Александр Зеленов - Призвание

Так вот где обрел последнее пристанище свое местный иконный король, ворочавший сотнями тысяч, сотни иконописцев державший в своей мастерской!..

Ходил, пока не стемнело. Стал накрапывать дождь, нудный, осенний, холодный.

Он выбрал себе местечко под серым могильным камнем, большим, ноздреватым, со стертыми временем буквами, служившим кому-то памятником, и, укрывшись за ним, подняв воротник тужурки, свернул цигарку. Привалившись спиной к холодному боку камня, неторопливо затягиваясь, напивался махорочным сладким дымком, поглядывая на окружающие предметы…

Вот он на кладбище. Совершенно один. Лежит, привалившись к чьему-то памятнику. И что же? — и ничего нет тут страшного, все идет как и надо.

Один за другим в селе потухали огни, и вскоре оно слилось с чернотою осенней ночи. На фоне померкшего неба лишь смутно угадывались голые кроны деревьев, верхушки крестов и памятников. Он затушил окурок о камень, устроился поудобнее у его ноздреватого бока, подобрав под себя ноги в резиновых сапогах, и попытался заснуть.

Долго ворочался, но засыпать ему что-то мешало, какое-то подозрительное шуршание за камнем… Мыши? Но откуда на кладбище мыши!.. А чего же тогда там шуршит?

Поднявшись, он чиркнул спичкой и обошел свой камень кругом.

Никого!

Снова лег, но тут же вскочил, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, — кто-то упорно глядел ему в спину свинцовым, тяжелым взглядом.

Усилием воли сдержался, чтобы не крикнуть. Придя понемногу в себя, вновь поднялся и обошел этот камень кругом, но уж без спички, боясь привлечь ею чье-то внимание, стараясь увидеть и ближние памятники, кресты…

Нет, все тихо кругом.

Вновь заставил себя лечь за камень. Свернулся клубочком, натянул еще глубже шапку, плотно прикрыл глаза.

На память пришла вдруг история, что приключилась у них в окру́ге, когда начинались колхозы. Жил в соседней деревне парень один, парень бесстрашный, отчаянный. Они, пацаны, взирали на этого парня с благоговением, потому как он был бригадмилец и в заднем кармане носил настоящий наган.

Как-то на пасху, зазвав бригадмильца в свою компанию, деревенские парни решили над ним подшутить: подпоили и стали дразнить, что он только хвастает своей храбростью, а вот просидеть одному на кладбище будет слабо́.

Бригадмилец полез в бутылку. Это ему-то слабо?! Эх, жуки вы навозные! Да он, если хочешь, прямо сейчас, прямо с этого места…

Бригадмилец и в самом деле поднялся. Тяпнул для храбрости на дорожку и зашагал к кладбищу.

Наверное, он вот так же сидел, тот бригадмилец, глухой темной ночью среди крестов и могил. Один, настороженно вглядываясь во тьму, грея вспотевшей ладонью рубчатую рукоять револьвера.

В полночь ему показалось, герою, что кто-то вроде бы ходит возле ограды. Прислушался — нет никакого шума. Потом что-то там забелелось, у дальних могил. И вот одна из них расступилась и выпустила… покойника.

Бригадмилец затряс головой и стал протирать глаза.

Покойник исчез. Но исчез ненадолго. Вскоре он вновь показался в длинном своем балахоне. Показался — и стал приближаться, медленно двигаясь между могил…

Заколотилось, застукало сердце, пальцы словно бы приросли к рукоятке револьвера. «Ну-ка, ну подходи, я те сейчас покажу!» — думал злорадно он.

А оноподходило и в самом деле, росло, приближалось, смутно белея во тьме, плывя меж могил неторопливо, торжественно, медленно.

Хмель из него словно выдуло ветром. Ожили под фуражкой, зашевелились вдруг волосы. А покойник все ближе, все ближе. И плывет между могил так же ровно, торжественно, не убыстряя шагов. И глазницы, весь череп пустой под саваном светятся жутким мертвенным светом, обозначая страшный оскал.

«Стой, кто идет?! — крикнул, весь цепенея от ужаса, бригадмилец. — Стой, сволочь, буду стрелять!!!» — завопил он истошно от перехватившего тело железным обручем страха.

Окатисто грохнул выстрел, эхо пошло гулять по окрестным лесам. А покойник, все так же медленно, продолжал приближаться…

В полной панике бригадмилец выпустил и вторую, и третью пули, собираясь позорно бежать, но только успел повернуться, как снова обмер.

Сзади к нему приближался еще покойник, слева и справа — еще и еще. И шли они так же спокойно, торжественно, медленно в саванах этих, отрезая ему все пути к отступлению, только глаза у них не светились, как у того, у первого.

Сердце у бригадмильца остановилось, волосы стали стеклянными.

Не целясь, он выпустил пулю в ближнего, тут же — еще одну и еще и принялся в отчаянии щелкать пустым барабаном, пока не почувствовал, как обе кисти его стиснули, словно клещами, мертвые пальцы. Были они ледяные, костлявые. Он лишился сознания и замертво повалился между могил…