Эрих Ремарк - Время жить и время умирать [litres]

Гребер крепко обнимал Элизабет. Увидел, что блондинка перестала смеяться. Неожиданно подвал содрогнулся от тяжелого удара. Помощник официанта отставил поднос и вцепился в точеные деревянные столбики буфета.

– Спокойно! – крикнул резкий голос. – Это далеко отсюда.

Как вдруг стены затрещали, посыпалась штукатурка. Свет замигал, точно в плохо экспонированном кинофильме, в подвал ворвался грохот, замельтешили тьма и свет, и в беспорядочных вспышках группы за столиками казались невероятно медленными кадрами, снятыми лупой времени. Женщина с обнаженной спиной вначале еще сидела, при следующем разрыве и вспышке она уже стояла, при третьем устремилась в ближайшую темноту, потом какие-то люди держали ее, и она кричала, а свет окончательно погас, и в сотнях гулких громовых раскатов вся земная сила тяжести как бы исчезла, подвал парил в воздухе.

– Это просто свет, Элизабет! – крикнул Гребер. – Свет вырубился. От взрывной волны, вот и все. Где-то повредило проводку. Гостиница цела.

Девушка прижалась к нему.

– Свечи! Спички! – кричал кто-то. – Здесь же должны быть свечи! Черт побери, где свечи? Или карманные фонари!

Вспыхнуло несколько спичек. В большом грохочущем помещении они казались узкими блуждающими огоньками и освещали лица и руки, будто тела уже распались от грохота и лишь голые руки и лица еще витали вокруг.

– Черт побери, неужели здесь нет аварийного освещения? Где официант?

Круги света порхали вверх-вниз, по стенам, взад-вперед. На миг возникла обнаженная спина дамы в вечернем платье, сверкнули драгоценности, мелькнул темный открытый рот – они словно реяли на черном ветру, а голоса были как слабые вопли полевых мышей на фоне басового гула разверзшихся бездн… потом раздался вой, нараставший стремительно и невыносимо, будто гигантская стальная планета низвергалась прямо на подвал. Все зашаталось. Кружки света встрепенулись и погасли. Подвал уже не парил, чудовищный грохот, казалось, взломал все и швырнул вверх. Гребер будто взлетел, вот-вот врежется головой в потолок. Обеими руками он вцепился в Элизабет. Ему почудилось, что девушку отрывают от него. Он навалился на нее, подмял под себя, бросил на пол, накрыл ее голову опрокинутым креслом, ожидая, что сейчас рухнет потолок.

Треск, звон, рывки, шум, стук, будто исполинская лапа нанесла удар и выдернула подвал в вакуум, который рвал из тел легкие и желудки, выдавливал кровь из жил. Казалось, еще секунда – и придут последняя грохочущая тьма и удушье.

Но нет. Внезапно возник свет, бурный вихрь света, словно из-под земли выметнулся столб огня, белый факел, женщина, которая закричала:

– Я горю! Горю! Помогите! Помогите!

Она вскочила, замахала руками, вокруг сыпались искры, взблескивали драгоценности, искаженное ужасом лицо было ярко освещено – потом к ней устремились голоса и мундиры, кто-то повалил ее на пол, она извивалась и кричала, перекрывая вой сирен, гул зениток, грохот разрушения, пронзительно, а затем глухо, сдавленно, из-под кителей, скатертей и подушек в уже опять темном подвале, как из могилы.

Гребер обхватил голову Элизабет ладонями, накрывал ее собой, прижимал к себе, зажимая ей уши, пока огонь и крики не утихли и не стали всхлипами, темнотой и запахом обгорелой одежды, плоти и волос.

– Врача! Приведите врача! Где врач?

– Что?

– Ее надо отвезти в больницу! Черт, ничего не видно! Надо вынести ее отсюда.

– Сейчас? – сказал кто-то. – Куда?

Все замолчали. Прислушались. Снаружи гремели зенитки. Но разрывы бомб прекратились. Только орудия палили.

– Они улетели! Все кончилось!

– Лежи, – шепнул Гребер на ухо Элизабет. – Не двигайся. Бомбежка кончилась. Но пока что лежи. Здесь на тебя никто не наступит. Не двигайся.

– Надо еще подождать. Вдруг начнется вторая волна, – проговорил неспешный учительский голос. – Снаружи пока что небезопасно. Осколки!

Из двери в подвал проник круг света. Электрический фонарик. Женщина на полу опять закричала:

– Нет! Нет! Погасите! Погасите огонь!

– Это не огонь, а карманный фонарик.

Круг света чуть дрожал в темноте. Фонарик был очень маленький.

– Сюда! Да подойдите же сюда! Кто это? Кто вы?

Свет быстро описал дугу, скользнул по потолку и обратно, осветил крахмальную манишку, часть фрака, черный галстук и смущенное лицо.

– Я старший официант Фриц. Ресторан обрушился. Продолжать работу невозможно. Вероятно, господа могли бы рассчитаться…

– Что?

Фриц по-прежнему освещал себя.