Эрих Ремарк - Время жить и время умирать [litres]

Немного погодя он открыл глаза. Ясная и на редкость отчетливая перед ним лежала площадь. Он видел большую липу возле рухнувшего дома. Невредимая, она стволом и кроной стремилась из земли ввысь, словно огромная раскрытая ладонь, подернутая зеленью, протянутая к свету и белым облакам. Небо за облаками ярко синело. Все блестело и сияло, как после дождя, во всем сквозили глубина и мощь, то было бытие, могучее, открытое бытие, совершенно естественное, без вопросов, без скорби и без отчаяния. Гребер ощутил его, будто вынырнув из кошмарного сна, оно захлестнуло его неудержимым потоком и размыло все, это был как бы ответ без слов, по ту сторону всех вопросов, по ту сторону всех мыслей, ответ, знакомый ему по тем ночам и дням, когда он бывал на волосок от гибели и из спазма, оцепенения и смерти в него вдруг снова клокочущей волной врывалась жизнь, жаркая, сплошной инстинкт, спасительная, стирающая всякую мысль.

Он встал. Прошел мимо липы, меж руинами и домами. И внезапно почувствовал, что ждет. Все в нем ждало. Он ждал вечера, как ждут перемирия.

– Сегодня у нас превосходный венский шницель, – сказал Марабу.

– Отлично, – ответил Гребер. – Берем. И все, что вы порекомендуете. Полностью на вас полагаемся.

– Вино то же?

– То же или другое, как вам угодно. Мы и тут полагаемся на вас.

Официант, довольный, удалился. Гребер откинулся на спинку стула, посмотрел на Элизабет. Ему казалось, он перенесся с перепаханного снарядами участка фронта в спасенный клочок мирной жизни. День уже отступил вдаль. Остался лишь отблеск того мгновения, когда жизнь вдруг оказалась совсем рядом и словно бы вместе с деревьями рвалась из мостовых и развалин, чтобы зелеными руками поймать свет. Две недели, думал он. Еще две недели жизни. Надо ловить ее, как липа ловит свет.

Вернулся Марабу.

– Как нынче насчет «Йоханнисбергер каленберг»? – спросил он. – Пока что есть… Шампанское по сравнению с ним дешевый лимонад. Или?..

– Давайте «Каленберг», – сказал Гребер.

– Прекрасно, сударь. Вы знаток. Это вино замечательно подходит к шницелю. Я подам еще свежий овощной салат. Для раскрытия букета. Это вино как живой родник.

Обед приговоренного к смерти, думал Гребер. Еще две недели таких обедов! Думал он об этом без горечи. До сих пор не заглядывал дальше отпуска. Отпуск казался бесконечно долгим, слишком много всего произошло и слишком много ожидало впереди. И вдруг теперь, прочитав вермахтовскую сводку и навестив Польмана, он осознал, до чего же отпуск короток.

Элизабет проводила Марабу взглядом.

– Благослови бог твоего приятеля Ройтера. Он сделал из нас знатоков!

– Мы не знатоки, Элизабет. Мы больше чем знатоки. Мы авантюристы. Мирные авантюристы. Война все переворачивает. То, что раньше было символом сытой надежности и затхлой буржуазности, теперь стало огромной авантюрой.

Элизабет рассмеялась:

– Это мы превращаем все в авантюру.

– Нет, время. Во всяком случае, на скуку и однообразие мы явно пожаловаться не можем.

Гребер взглянул на Элизабет. Она сидела перед ним на диване, в облегающем платье. Волосы спрятаны под маленькой шляпкой без полей, и с виду она походила на мальчика.

– Однообразие, – сказала Элизабет. – Ты, помнится, хотел прийти сегодня в штатском?

– Не смог. Переодеться было негде.

Гребер рассчитывал сделать это у Альфонса, но после дневного разговора больше туда не пошел.

– Можешь переодеваться у меня, – сказала Элизабет.

– У тебя? А как же Лизер?

– Да ну ее к черту. Я так решила.

– К черту еще уйму всего, – сказал Гребер. – Я тоже так решил.

Официант принес вино, откупорил, но медлил, не наливал. Склонил голову набок, прислушался.

– Опять начинается! Мне очень жаль, сударь.

Объяснений не требовалось. В следующий миг вой сирен перекрыл все разговоры в зале.

Бокал Элизабет зазвенел.

– Где ближайшее убежище? – спросил Гребер у Марабу.

– Здесь, у нас.

– Не только для гостиничных постояльцев?

– Вы тоже здешний посетитель, сударь. Подвал очень хороший. Лучше многих в городе. У нас тут высокие армейские чины.

– Ладно. А что будет с венскими шницелями?

– Их еще не жарили. Я приберегу. Внизу подавать нельзя. Вы понимаете почему.

– Конечно. – Гребер взял у Марабу из рук бутылку и наполнил бокалы. Один протянул Элизабет.

– Выпей. До дна.

Она покачала головой:

– Разве нам не надо идти?

– У нас еще масса времени. Это предварительный сигнал. Возможно, налет вообще не состоится, как последний раз. Пей, Элизабет. Помогает против первоначального страха.