Эрих Ремарк - Время жить и время умирать [litres]

– Ладно, русские. Бери винтовку. Держи наготове. Женщин мы сейчас выпустим, по одной. – Гребер сказал сквозь решетку: – Все в левый угол. Старуха сюда. Потом остальные.

Старший русский что-то сказал остальным. Они повиновались. Новобранец держал винтовку наготове. Старуха подошла к решетке. Гребер отпер, выпустил ее и снова запер дверь. Старуха заплакала. Она ждала расстрела.

– Скажите ей, что ничего с ней не случится. Пусть сходит по нужде, и все, – сказал Гребер старику-русскому.

Тот объяснил. Женщина перестала плакать. Гребер и новобранец отвели ее к углу дома, где стояли две стены. Он подождал, пока она выйдет оттуда, потом выпустил молодую. Та быстро и пружинисто шагала впереди. С мужчинами было проще. Он отвел их за пристройку и держал под наблюдением. Молоденький новобранец всерьез был готов стрелять, он выпятил нижнюю губу, воплощение рвения и внимания. Водворив последнего мужчину назад, за решетку, он запер дверь и сказал:

– Я здорово волновался.

– Вот как? – Гребер отставил свою винтовку. – Можешь идти.

Когда новобранец ушел, он достал сигареты и дал старику по одной на каждого. Зажег спичку, протянул сквозь решетку. Все курили. В полумраке огоньки сигарет освещали лица. Гребер взглянул на молодую русскую и вдруг почувствовал невыносимую тоску по Элизабет.

– Вы – хороший, – тихо сказал по-немецки старик, проследив его взгляд. Лицом он почти прижимался к прутьям. – Война проиграна… для немцев… Вы хороший человек.

– Чепуха.

– Почему… не отпустить нас… и не идти с нами? – Морщинистое лицо русского на миг повернулось к девушке, потом снова к Греберу. – Идти с нами… и Маруся… спрятать… хорошее место… жить. Жить… – настойчиво повторил он.

Гребер покачал головой. Это не выход, думал он. Не выход. Но где выход?

– Жить… не умирать… только в плен… – шептал русский. – Вы тоже… не умирать… у нас хорошо… мы не виноваты…

Все звучало так просто. Гребер отвернулся. Так просто в мягком свете угасающего вечера. Вероятно, они и правда не виноваты. Оружия при них не нашли, да и выглядели они не как партизаны. Старики уж точно нет. Что, если я их отпущу, думал он. Тогда хоть что-то сделаю, хоть что-то. Спасу несколько невинных людей. Но уйти с ними не могу. Не могу я туда. В то же самое, что хочу бросить. Он бродил по округе. Снова подошел к фонтану. Березы теперь были черными силуэтами на фоне неба. Он зашагал обратно. В темноте еще горела сигарета. Лицо старика-русского белело за решеткой.

– Жить… – сказал он. – Хорошо… у нас…

Гребер достал из кармана оставшиеся сигареты, сунул в большую ладонь. Потом вытащил несколько спичек, отдал старику.

– Вот… покурите… на ночь хватит…

– Жить… вы молодой… тогда для вас конец войне… вы хороший человек… мы невиновны… жить… вы… мы… все…

Голос был тихий, низкий. Произносил слово «жить» так, как спекулянт говорил «масло». А шлюха – «любовь». Ласково, требовательно, заманчиво и фальшиво. Словно мог продать. Гребер чувствовал, как этот голос теребит его.

– Заткнись! – крикнул он старику. – Хватит болтать, или я сообщу куда надо. Тогда вам каюк!

Он возобновил обход. Рокот фронта набирал силу. Высыпали первые звезды. Он вдруг почувствовал себя очень одиноким, захотелось опять очутиться в блиндаже среди вони и храпа товарищей. Казалось, все его бросили и необходимо в одиночку принять решение.

Попытался вздремнуть, лег в беседке на солому. Может, они сумеют сбежать, думал он, а я не замечу. Тщетно. Он знал, что им не сбежать. Люди, которые перестроили сарай, позаботились об этом.

Фронт становился все беспокойнее. Самолеты ревели в ночи. Трещали пулеметы. Потом грянули глухие разрывы бомбежки. Гребер прислушался. Грохот нарастал. Вдруг они прорвутся, снова подумал он. Встал, пошел к пристройке. Там все было спокойно. Похоже, пленники спали. Однако потом он смутно разглядел лицо старшего из русских и повернул назад.

После полуночи он узнал, что на переднем крае бушует жестокий бой. Тяжелая артиллерия стреляла далеко в тыл. Снаряды рвались уже недалеко от деревни. Гребер знал, насколько слабы здешние позиции. И мог следить за отдельными участками сражения. Скоро вступят танки. Земля дрожала от шквального огня. Гром раскатывался от горизонта до горизонта. Он чувствовал его каждой своей косточкой. Чувствовал, что скоро эта стихия настигнет и его, и тем не менее она странным образом словно кружила вокруг него, грозовым вихрем кружила вокруг узкой белой постройки, где сидели несколько русских, – будто они вдруг стали средоточием разрушения и смерти и все зависело от того, что станется с ними.