Людмила Толмачева - Ягоды бабьего лета

— Дела идут… — неопределенно ответил Игорь.

— Чем занимаешься? — поинтересовалась она.

— Да разным… — так же уклончиво ответил он.

— Чаем напоишь?

— Да, конечно. На кухне или…

— На кухне.

Они прошли на кухню. Люба на правах гостьи уселась за стол, а Игорь засуетился по хозяйству. Он нарезал ветчину, сыр, достал масло.

— Тебе чай со сливками или с лимоном?

— Со сливками.

Он поставил перед ней чашку с чаем и сел напротив. Люба была голодна, так как утром ничего не ела. Она с удовольствием съела два бутерброда с нежной ветчиной.

— Ты, наверное, голодная? У нас есть пельмени. Давай сварю?

— Спасибо. Поздно спросил. Я наелась.

— Извини, я только сейчас допер, что ты с работы.

— Ничего. Все нормально.

Они помолчали. Игорь помешивал ложкой остывший чай, но так и не притронулся к нему.

— О чем ты думаешь? — неожиданно вырвалось у Любы.

— Я?

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, но она так и не поняла, о чем он сейчас думает. Его взгляд говорил о многом и ни о чем конкретно. «Напустил туману. Старается скрыть свои чувства, — догадалась Люба. — В прошлый раз обжегся, сейчас осторожничает. Я во всем виновата, Золушка престарелая. Удрала сломя голову. Как еще туфлю впопыхах не оставила на лестнице?»

— А я до сих пор под впечатлением от Третьяковки, — со скупыми нотками радости прозвучал его голос.

— Да? И что тебе больше всего не дает покоя?

— Не дает покоя? — улыбнулся Игорь. — А ведь ты права. Не дает покоя. Две недели прошло, а перед глазами поленовские пейзажи как живые стоят. Боюсь выдать пошлость, но сдержаться не могу: нет ничего сильнее искусства.

— А любовь?

— Любовь? — растерялся Игорь.

— Разве она не сильнее?

— Любовь приходит и уходит…

— А искусство вечно? Где-то я уже слышала подобное. По-моему, в фильме «В бой идут одни старики». Ты помнишь этот фильм?

Игорь задумался. Его лицо отразило мучительные попытки вспомнить. Любе стало жаль его.

— Игорь, ты сегодня был на улице?

— Нет. Книги читал. Так увлекся, что…

— Может, пойдем, прогуляемся?

— Пойдем. Сейчас я переоденусь.

Они шли по осеннему парку, пустынному, притихшему.

— Послушай, какая тишина! Притаилось все, зиму ждет, — сказал Игорь, взмахнув рукой.

— Несмотря на почти летнее тепло, — заметила Люба.

— Это обманчивое тепло. Завтра могут ударить холода. Взгляни на закат. Кроваво-красный.

— Раньше бы ты сказал: киноварь или кармин.

— Киноварь? Специальный термин?

— Ну да. У красного цвета много синонимов. К примеру, у поэтов девятнадцатого столетия красное это «багрец» или «пурпур». У Волошина часто встречается алый цвет.

— Волошин. Что-то знакомое…

— Хочешь, прочту небольшое стихотворение?

— Прочти.

Люба собралась с мыслями, а потом тихо начала:

— «Река линялыми шелками…» Надо же! — пробормотал Игорь, уйдя в свои мысли.

— Неужели… — оборвала фразу Люба.

— Ты хотела спросить: неужели я ничего не помню?

— Игорь, это было одно из твоих любимых стихотворений! Ты мне не раз читал его в таком же парке. Господи! — в отчаянии вскрикнула она и встала напротив него. — Да что же это? Почему? Почему так произошло? Это несправедливо! За что мы наказаны? За какие грехи? Я больше не могу…

Она плакала навзрыд, стуча кулаками ему по груди. Это была истерика. Игорь схватил ее за запястья и с силой притянул к себе, затем крепко обнял, прижав ладонью ее голову к своему плечу. Так они стояли, пока она не успокоилась. А потом долго шли и молчали. Когда вышли из парка, Игорь заговорил, отчужденно, с интонацией горечи и сожаления:

— Люба, меня давно мучает вопрос. Скажи, почему ты согласилась на такой унизительный расклад? Я, значит, с этой… в шикарном особняке, сын в огромной трехкомнатной квартире, а ты с матерью — в двухкомнатной «хрущобе»? Ты что, не могла потребовать свою часть имущества?

— Нет, не могла, — ответила Люба, удивленная таким поворотом его мыслей. — Я предпочла уйти от… В общем, сейчас это не имеет никакого значения.

— Между прочим, этот Александр — настоящий мужик. Так мне показалось. Ты была бы с ним счастлива…