Иван Пузанов - В канун бабьего лета

На донской и приазовской земле за последние годы поднялась новая поросль талантливых поэтов и прозаиков. Среди них прозвучал и голос ныне покойного Ивана Пузанова, впервые пославшего с берегов Белой Калитвы в московские журналы и издательства свои рассказы и повести.

В семье шахтера, где он рос, в семьях колхозников и рыбаков, с которыми Иван Пузанов пахал землю, рыбачил на Дону и Северском Донце, вбирал и впитывал в себя писатель самобытное живое слово, которому суждено было пролиться в строчках его первых литературных произведений, неповторимую поэтическую повседневность, вдохновившую его поделиться своей влюбленностью в жизнь с другими людьми.

Неудача первых литературных произведений и добрые советы маститых мастеров слова, советовавших Ивану Пузанову непосредственные впечатления жизни подкрепить образованием, заставили сына шахтера сесть за учебники. Он окончил шахтинское медучилище, затем авиатехническое, десятилетку и, поняв, что путь к настоящему литературному мастерству требует всей жизни, поступил учиться в Литературный институт имени А. М. Горького.

После окончания института и длительной работы над словом Иван Пузанов отважился предстать перед читателем с крупным произведением — повестью «В канун бабьего лета». Читатель сразу увидит, что от первых рассказов и повестей молодого автора эта книга отличается и широтой замысла, и зорким взглядом художника, и большим уменьем рисовать события силой образного слова. Тем труднее задача, поставленная перед собой автором этой повести, что и в конструктивном решении замысла его предусмотрена сменяемость «кадров» настоящего и прошлого, не постепенное, а как бы взрывистое развитие сюжета, сложная эволюция характеров главных героев.

От последней войны автор намеренно уводит читателя в стародавние времена казачьей жизни, выявляя источники и причины того разного классового расслоения и противоборства непримиримых сил, которое предшествовало окончательному утверждению на Дону новых общественных отношений, нового строя, основанного на равенстве и социальной справедливости.

После Михаила Шолохова трудно сказать в литературе об этом что-нибудь новое и сказать по-своему. Тем более что творческое унаследование шолоховских традиций может быть сопряжено и с продолжением прямой зависимости, чего не избежал в своей повести и Иван Пузанов. Но и в образе Игната Назарьева — главного героя повести, в образах Пелагеи, Любавы, в чертах других героев, населяющих эту книгу, читатель увидит живые, ни на чьи другие не похожие черты, а в их речи уловит те слова, которые услышал Иван Пузанов.

Внимание и воздействие могучего шолоховского слова на автора — в данном случае только на этого автора — очевидно и несомненно, и все же Иван Пузанов шел в большую литературу не от литературных влияний, а от неоспоримого знания стихии народной жизни и народной речи, от жажды рассказать людям о том, что так было близко ему, дорого его сердцу.

Тот плодотворный путь, который пройден Иваном Пузановым от первых рассказов и повестей к этой книге, заставляет верить, что наш читатель полюбит и достойно оценит голос безвременно ушедшего из наших рядов писателя.

Анатолий Калинин

Чуткая тишина покоила поределый усталый хутор. Черная глубокая полночь выползла из-за Красноталового бугра и мягко навалилась на курени и флигели, чтобы хуторяне ненадолго забылись от оглушающего рева в небе, от сознания близости неминуемой беды, от хлопот и тревог, что так нежданно обрушились на их головы.

Игнат, укрывшись пиджаком, начал было засыпать, как услыхал робкие, сторожкие шаги жены в передней. «Ах ты сволота… опять уходит, — Игнат скрипел зубами, мял зло подушку. — Никак за прошлые загулы мне вымещает. Ну, погоди же…» Выждал, пока Пелагея шагнет за порог, поднялся, нащупал в потемках на гвозде кепку.

В передней, на деревянной кровати, сладко причмокивая, посапывал сын. Игнат замкнул курень, сунул ключ в карман, шагнул через перелаз. Над головой робко шелестела высохшими листьями перегнувшаяся на улицу вишня. Вытянув шею, огляделся. Ни одной живой души. Послышались торопливые мелкие шаги. Пелагея, она. Скоро и легко семенила по пыльной улице.