Александр Сегень - Тридцать три удовольствия

— Ты что, сдурел?! — возмутился я. — А еще ученый. Все вы, ученые, такие. Как только морда не загорится от стыда!

— Да пойми ты, чудак-человек, он же снова вывалится и кто-нибудь поднимет и унесет, какой-нибудь прощелыга-янки или жирный бош.

— Вот пусть они и уносят, — еще более резким тоном сказал я, готовый смазать своему лучшему другу по роже. — А я, во-первых, считаю себя представителем самой высококультурной нации — раз, и, во-вторых, ты что, не знаешь, как мстят духи, охраняющие эти гробницы, всем, кто покушается на их целостность и сохранность? Ты что, не боишься?

— Пожалуй, ты прав, — улыбнулся Николка. — Прости, старик, что-то на меня вдруг напало, будто лукавый под руку толкал. Прости мне, что я позавидовал тебе, когда ты нашел этот обломок.

Мы постояли еще несколько минут, глядя на изображение нашего Рамсеса, которому мы вернули не что-нибудь, а глаз.

— Все-таки мистика какая-то, — сказал я и предложил Николке, наконец, уважить писателей и вылезти наружу.

Нас, естественно, отругали за недисциплинированность и заставили сказать спасибо, что они нас подождали и не полезли в следующую гробницу.

Усыпальницы Сети Первого и Тутмоса Третьего, которые мы осмотрели в течение следующих двух часов, были столь же великолепны, как гробница нашего Рамсеса, и мы так же бродили по ним, как зачарованные, не в силах налюбоваться бездной вкуса и гармонии. Интересно, что когда фараон умирал, работы по строительству и отделке комнат усыпальницы прекращались мгновенно. Самые дальние комнаты не дорыты до конца, а в тех, дорытых, не отшлифованы стены, а если отшлифованы стены, то на этих стенах сохранились наброски барельефов, сделанные смелой рукой художника. Если же в какой-то комнате уже начат барельеф, то при известии о смерти заказчика каменотесы тоже прекращали свою работу. Такие неоконченные барельефы мы тоже видели.

Много видел я в гробницах Тутмоса и Сети разных прекрасных танцовщиц и флейтисток, подавательниц пива и дарительниц лотосов, но не было там ни одной, которая могла бы сравниться с моей Бастшери, сидящей на корточках перед кустом пышных цветов в гробнице нашего Рамсеса. И странно мне было думать, что сегодня она еще приедет в Уасет, поселится в гостинице с расхожим названием «Савой» и будет ждать меня в одном из самых роскошных номеров этой гостиницы.

Между тем автобус уже вез нас обратно в Луксор, где после обеда мы должны были отправиться в «Савой» и устроить там засаду. И мне предстояло еще как-то объяснять друзьям, что мы не должны хватать Бастшери, не должны останавливать ее путь по векам и странам, и совсем уж некрасиво выпытывать у нее секрет клада Рамсеса Второго.

Патио в «Савойе» и впрямь оказалось чудесным. Посередине располагался бассейн размером где-то около десяти метров в ширину и пятнадцати в длину, может, чуть поменьше. Рядом с бассейном находился бар со множеством напитков, по левую сторону от бара вдоль кромки бассейна столики под зонтами и пластмассовые кресла, а по правую — лежаки, застеленные мягкими оранжевыми матрацами.

Узнав в «Савойе», что госпожа Галал еще не приехала, мы купили за четыре доллара четыре билета и отправились купаться, загорать и пить пиво. Вода в бассейне оказалась лучше, чем в здешнем Ниле, без топливных пятен. К тому же, здесь можно было не опасаться, что со дна вылезет крокодил-перестарок. Кроме нас здесь наслаждались жизнью всего несколько человек. Белокурый ариец атлетического сложения отдыхал в компании своей столь же белокурой возлюбленной. Они оба так и светились любовью друг к другу, то и дело краем глаза я замечал у них нежнейшие ласки, взгляды, касания. Потом она бросалась в воды бассейна — маленькая, юркая и сильная рыбка, а он, утолившись зрелищем ее купания, тоже бросался в воду — мощный, крупный, торпедовидный дельфин. Некрасивая англичанка, накупавшись, закуривала сигарету и садилась писать что-то за столик под тентом, любуясь, как плавают в бассейне влюбленные немцы. Должно быть, она писала детектив: «Войдя во дворик гостиницы, инспектор Браунинг сразу оценил обстановку — белокурый ариец атлетического сложения отдыхал в компании своей столь же белокурой возлюбленной, которая наверняка не догадывалась, с каким патологически преступным типом свела ее богиня любви Афродита…» Подруга этой сочинительницы была, напротив, весьма сексапильной, и Николка, невзирая на свою влюбленность в киевлянку Ларису, не преминул поплавать с ней, поулыбаться и раздобыть даже какие-то сведения: