Официально адресованное и строго безличное, оно могло бы быть пригласительной открыткой или чеком к оплате, за исключением странного детского почерка с аккуратными петлями и россыпью остроконечных линий, мучительно усвоенных во время краткого знакомства с классикой в Кембриджском университете. Где бы он ни учился, само движение ручки уже кружило Майку голову, и он забывал, что собирался сказать. Тогда как Ирма, писала, как диктовала ей природа и в пунктуации ограничивалась импульсивным тире или восклицательным знаком, полностью оставаясь собой даже в коротких записках. Письмо начиналось с извинений за слишком долгую прогулку в сосновом лесу эти утром и за то, что он позабыл о времени пока не стало слишком поздно, чтобы успеть на форель («и тем более к вам»). С нарастающим раздражением она перевернула страницу:
Сегодня утром я получил письмо из дома с просьбой немедленно появиться в банке. Занудство, но ничего не поделать. Я усиленно занят сборами и завтра должен отбыть утренним поездом. Задолго до того, как ты встанешь! Поскольку «Лейк Вью» через несколько дней закроют на зиму, я решил сюда больше не возвращаться и боюсь, что не смогу с тобой попрощаться. Ужасная незадача, но уверен ты поймешь. Поэтому, если мы больше не увидимся в Австралии, спасибо, что была так мила со мной, дорогая Ирма. Последние недели были бы без тебя невозможны.
С любовью, Майк.
P.S. Забыл сказать, что собираюсь хорошенько рассмотреть Австралию и начну с северного Квинсленда. Ты что-нибудь знаешь об этом месте?
Для человека, испытывающего трудности с выражением своих мыслей на бумаге, автор справился замечательно.
Хотя нас, безусловно, беспокоит хронология событий, где физическая активность осуществляется при свете дня, история показывает, что человеческих дух блуждает много дальше в безмолвные часы между полуночью и рассветом. Это тёмное плодотворное время, редко предающееся записи, рождает мир и войны, любовь и ненависть, коронует и рубит головы. Что, к примеру, планирует этой ночью марта 1900-го пухленькая индийская императрица, лежа во фланелевой ночной сорочке у себя в постели в Балморале? Почему это заставляет её улыбаться и морщить упрямый ротик? Кто знает?
Так же, в тишине и безмолвии мечтали и грезили неприметные люди, описанные на этих страницах. В плотно занавешенной спальне миссис Эпплъярд, почечно-серая маска женского лица в кровати буквально раздувалась и покрывалась пятнами от злых паров, невидимых при свете дня. В нескольких дверях поодаль острое личико малышки Сары даже во сне светилось грёзой о Миранде, столь полной любви и радости, что она помнила этот сон весь следующий день, получая бесчисленные замечания за невнимательность в классе и, по инициативе мисс Ламли, полчаса привязи к спинодержателю за «сутулость» и опущенную, полную мечтаний голову.
Часы на конюшне «Лейк Вью» пробили пять, разбудив кухарку, зевая вставшую готовить овсянку на ранний завтрак Майклу. Майк проснулся после беспокойной ночи, по большей части, состоявшей из снов о банковских бумагах, сборах и покупке места в Мельбурнском экспрессе. Один раз ему привиделась Ирма, спешащая к нему по коридору качающегося поезда. «Сюда, Майк, рядом со мной есть место», но он оттолкнул её зонтиком.
Ниже, в домике садовника, Ирма тоже слышала, как пробило пять; полуспящая, она смотрела на медленно набирающий краски сад и набрасывала в уме планы на день. На вершинах и плитах восточной стороны Висячей скалы виднелись первые серые тени… или они остались там с заката. Был день пикника и четыре девушки приближались к заводи. Она снова увидела блеск речки, экипаж под акациями и светловолосого молодого человека, читающего газету. Увидев его, она отвернула голову и больше на него не взглянула. Почему? Почему… Как? — кричал павлин на лужайке. Потому что даже тогда я знала… Всегда знала, что Майк мой возлюбленный.
В четверг 19 марта, в два часа дня, колледж Эпплъярд был холоден, тих и пах жареной бараниной с капустой. Обед только что завершился, прислуга отдыхала. Послеобеденные занятия ещё не начались. Дора Ламли лежала на кровати, посасывая свои нескончаемые мятные леденцы, а Мадмуазель сидела у окна с видом на подъездную дорогу и перечитывала письмо от Ирмы, полученное сегодня утром.
Домик садовника. Лейк Вью.
Дорогая Диана,
Пишу в спешке — мы с миссис К. просто завалены упаковкой, — не могу найти ручку. Миссис К. жалеет, что здесь нет французской леди чтобы показать ей как складывать платья. Хочу сообщить вам ЧУДЕСНЫЕ новости — на этой неделе из Индии приезжают мои любимые родители и собираюсь в Мельбурн, чтобы дождаться их в нашем номере в отеле Мензис!! Такое чувство, что это конец долгой, долгой истории, которая теперь внезапно подошла к ПОСЛЕДНЕЙ главе и больше нечего читать. Так что, дорогая Диана, скорее всего в четверг днём, я заеду в колледж по пути на станцию — мой последний шанс попрощаться с вами и милыми девочками, — тяжело думать, что они всё ещё в школе, — а ещё с Минни и Томом, но надеюсь НЕ с миссис Э., если возможно этого ИЗБЕЖАТЬ! Как же гадко это говорить, но сама мысль о разговоре с ней уже МУКА! Дорогая Диана, у меня не получилось найти для вас свадебный подарок — в магазине «Манасса» нет ничего кроме ботинок, джема и консерв, — так что, пожалуйста, примите со всей любовью мой браслет с изумрудами — его подарила мне в Бразилии одна из бабушек, я рассказывала, вместе с зелёным попугаем, помните? В любом случае, она умерла и ничего не узнает, и не будет против. Миссис К. спрашивает что-то о синем шифоновом платье, которое вам нравилось. Я должна идти.
Читать дальше