Мор Йокаи - Венгерский набоб

- Понятно, монсеньер, - сказал банкир со странной усмешкой, - значит, и в вашем богатом майорате тоже "intra dominium" сидит какой-то самозваный кознодей, который не желает уступать своих прав и упрямо держится за один параграф в той большущей книжище, гласящий: "Прижизненного наследования не бывает".

- Так вы знаете?.. - сделал наш денди большие глаза.

- Только то, что злонамеренный узурпатор, который распоряжается вашим наследством, - не кто иной, как собственный ваш дядя. Дядя, у которого, когда его разбивает удар и ему пускают кровь, хватает бестактности прийти в себя и опять завладеть вашим именьем, ставя вас в трудное положение. Ведь как ни толста и обширна та книга, ни одна самая малая статейка в ней не дает все-таки права вчинить дядюшке иск за то, что он не помер.

- Вы хотите меня дезавуировать?! - вскричал, вскакивая, Карпати. - Ведь я же всем и каждому говорю, что начинаю процесс.

- Успокойтесь, - усадил его банкир. - Все вам верят, и прекрасно. Правда нужна только мне, потому что я банкир. А я имею обыкновение молчать. Мне семейные тайны непальского махараджи известны не хуже, чем образ жизни самого высокопоставленного испанского гранда. И embarras de richesse, затруднения из-за богатства одного выгодны мне не меньше, нежели прикрываемая показной роскошью бедность другого. Я могу дать точный отчет об имущественном положении любого иностранца, приезжающего в Париж с какой угодно помпой и по какой угодно дороге. На днях прибыли три венгерских графа: двое пешком обошли всю Европу, а третий на пароходе вернулся из Америки, ни разу за все путешествие не покинув верхней палубы. Но я-то знаю: у всех троих хозяйство налажено дома так отлично, что они и меня бы еще могли деньгами ссудить. Зато князь с очень звучным именем из одной северной державы, который прикатил недавно через ворота Сен-Дени (шестерка белых коней, карета раззолочена, стремянные в шляпах с перьями: уж, кажется, богач, но мне-то лучше знать), - у того, у бедняги, все состояние умещается в кошельке, потому что на имения его наложен секвестр за какую-то политическую прокламацию.

- Хорошо, сударь, но мне-то вы зачем все это рассказываете?

- В доказательство того, что тайны сердечные и карманные всегда были и будут, но повелители финансового мира умеют их не только выведывать, но и хранить, и вы в ваших деликатных обстоятельствах смело можете говорить всем о них прямо противоположное, не рискуя даже тени сомнения вызвать ни у кого.

- Enfin [здесь: короче говоря, словом (франц.)], какая же польза мне от этого?

- Ах да, - хлопнул банкир себя по лбу, - вы хотите сказать, что куда приятней, если б все знали ваш секрет, кроме меня одного, и вы бы пришли мне рассказать совсем о другой болезни, нежели та, которой страдаете. Это естественно: но ведь я - врач-практик, я и по цвету лица все симптомы узнаю... А что, ежели мне все-таки попытаться вылечить вас?

Абеллино понравилась эта ироническая тирада.

- Что ж, посчитайте пульс, - только карман щупайте, не руку, - пошутил он.

- В этом нет нужды. Разберемся сначала в симптомах. Итак, у нас легкое несварение желудка тысяч этак из-за трехсот франков долга?

- Вам лучше знать. Суньте что-нибудь кредиторам моим, чтобы отвязались.

- Ну что вы, жаль ведь этих бедняг. Обойщику, каретнику, конеторговцу да не заплатить? Это же убийству равносильно. Кто на это пойдет? Лучше их удовлетворить.

- Но из каких же средств? - вне себя вскричал Абеллино. - Я не дон Хуан де Кастро, не могу ус свой в Толедо заложить [де Кастро Хуан (1500-1548) португальский моряк на службе у испанского короля Карла V, находчиво воевавший против мавров, герои многих легенд]. Да и нет у меня усов: сбрил.

- А что вы будете делать, если все-таки от вас не отстанут?

- Пулю в лоб - и вся недолга.

- Нет, этого вы не сделаете. Что скажут в свете? Благородный венгерский дворянин стреляется из-за нескольких паршивых сотен тысяч?

- А что скажут, если из-за этих нескольких паршивых сотен тысяч он позволит упрятать себя в тюрьму?

Банкир, улыбаясь, положил ободряюще руку ему на плечо.

- Попробуем вам как-нибудь помочь.

Ничто выразительней не обличало в нем парвеню [выскочку (франц.)], чем эта улыбка, это снисходительное похлопыванье по плечу.

Карпати же в эту минуту и на мысль не пришло, что он, потомок знатнейших феодальных баронов, отдается под покровительство бывшего пирожника с улицы Рамбюто.

Банкир уселся рядом на широкое канапе, понудив тем самым Абеллино выпрямиться.

- Вам, - мягко, дружелюбно сказал он, - надобны сейчас триста тысяч. Думаю, вас не смутит, если я попрошу вернуть мне шестьсот, когда к вам перейдет майорат?