Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

"Блеск и нищета куртизанок" позволили Бальзаку воплотить двойственность своей натуры в двух персонажах романа: Люсьен де Рюбампре, олицетворявший женственные черты в характере автора, был "один из тех неполноценных талантов, которые способны желать, вынашивать замыслы, но лишены силы воли и не могут осуществлять их"; второй персонаж, Вотрен, "олицетворяющий мужское начало, дополняет Люсьена. Вдвоем они, Люсьен и Эррера, образуют политическую силу". В письме, которое несчастный юноша пишет мнимому аббату перед тем, как повеситься в тюремной камере, он с полной ясностью сознания описывает их союз: "Есть потомство Каина и потомство Авеля... В великой драме человечества Каина - это противоборство". Сыновья Каина, злые и жестокие, господствуют над сыновьями Авеля: "Одаренные безмерной властью над нежными душами, они притягивают их к себе и губят их. В своем роде это величественно, это прекрасно!.. Поэзия зла... Ты дал мне пожить этой жизнью гигантов, и с меня довольно моего существования. Теперь я могу высвободить голову из гордиевого узла твоих хитросплетений, чтобы вложить ее в петлю моего галстука..." Бальзак - потомок и Каина и Авеля. Если у него и заметны некоторые слабости Люсьена, он обладает также гением Сешара и силой Вотрена. Чтобы стать великим писателем, необходим не только талант (у Люсьена он был), но нужна и сила воли. Закон труда всегда довольно суров. Бальзак принял его, а Люсьен отверг. Поэтому и судьбы их разные.

План этого огромного произведения могучий мозг Бальзака вынашивал с 1843 года. Здоровье все не позволяло ему завершить эту вещь. Каким же недугом он страдал? По возвращении из России он заболел желтухой, потом начались ужасные головные боли. Наккар утверждал, что это не опасно. Но на Бальзака напали и другие болезни: желудочные колики, папулезная сыпь. Что касается его отношений с родными, то там его ждало "отвращение за отвращением". Госпожа де Берни предсказывала ему, что Лора в конце концов будет похожа на мать. Бальзак в ужасе убеждался, что Dilecta оказалась, как всегда, права. Брат и сестра виделись теперь реже. Бальзак, впрочем, не огорчался этим охлаждением: оно должно было облегчить положение, когда графиня Эвелина Ганская станет его женой. Он признавался, что просто содрогается, думая о том впечатлении, которое произведут его близкие на владелицу замка в Верховне. Чувство не очень благородное, но Бальзак его испытывал, и семейные связи ослабевали.

Зато у него теперь на руках Анриетта Борель, первая сообщница его романа с Ганской. Вспомним, что Бальзак хлопотал за нее в канцелярии архиепископа Парижского. В июне 1844 года она приехала во Францию. Бальзак поселил приезжую на улице Басе и отдал ей свою собственную комнату неслыханная честь! Очень скоро он обнаружил, что эта женщина глупа. По рекомендации одного священника, аббата Эгле, состоявшего в управлении епархии, настоятельница общины визитандинок готова была освободить Лиретту от обычного вклада. "Но эта дура из смирения гордо отказалась". А ведь не мешало бы приберечь кое-какие средства на тот случай, если ее призвание к монашеской жизни не подтвердится.

Наконец Бальзак, посоветовавшись с Джеймсом Ротшильдом, поместил в одно из предприятий деньги мадемуазель Борель и сообщил, что она сможет внести вклад в общину (восемь тысяч франков) из прибылей на свой капитал. Ее приняли как послушницу в орден, где не было строгого монастырского устава, и Бальзак часто навещал свою подопечную. Сама Лиретта его мало интересовала, но ведь она была хранительницей священных воспоминаний, от которых веяло очарованием его возлюбленной. Ах, когда же вернутся радости любви? Чужестранка выиграла процесс и была обижена равнодушием своего будущего мужа к такой великой победе. Он гордо ответил, что богатством желает быть обязанным только собственному своему труду. Благосклонное решение императора, очевидно, было любезностью с его стороны, говорил Бальзак.

"Помимо правосудия, это монаршья милость. Госпожа де Севинье вела тяжбу, и решение суда было представлено на утверждение Большого совета. Людовик XIV, которому его министры принесли на подпись ордонанс, начертал на нем: "Поскольку речь идет о госпоже де Севинье, постановление должно быть вынесено в ее пользу. Не хочу ничего рассматривать. С закрытыми глазами утверждаю решение". Вероятно, прекрасная дама, столь родственная по уму вам, польской госпоже де Севинье, написала своей дочери, что Людовик XIV - величайший и самый деликатный из всех монархов мира. Так я думаю".