Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Полное счастье в любви всегда оставалось для Бальзака только надеждой, только мечтой. Конечно, Dilecta, существо совершенное, ангельское сердце, сама грация и изящество, подарила ему много счастливых часов, давала ему драгоценные советы. "Но ведь она была на двадцать два года старше меня, писал Бальзак Ганской, анализируя свое чувство. - И если нравственный мой идеал был превзойден в ее лице, то телесная сторона, которая много значит, оставалась непреодолимой преградой. И вот беспредельная страстная любовь, жажда которой живет в моей душе, до сих пор еще не нашла утоления. Мне недоставало половины всего ее блаженства..." У Зюльмы Карро, конечно, прекрасная душа, но дружба не заменяет любовь, "ту простую, повседневную любовь... когда тебе доставляет бесконечное удовольствие слышать в твоем доме ее шаги и ее голос, шелест ее платья - словом, все то, что я, хоть и не в полной мере, изведал несколько раз за последние десять лет". Вот что Ева Ганская могла бы дать ему, если бы верила в него. Но она недоверчива, она преувеличивает любую опасность, вместо живого Оноре Бальзака выдумывает какое-то воображаемое существо, журит его, наставляет, обвиняет.

"Cara, объясните мне, пожалуйста, чем я заслужил нижеследующие относящиеся ко мне слова в вашем последнем письме: "Природное легкомыслие вашего характера..." В чем же состоит мое легкомыслие? В том, что уже двенадцать лет я без отдыха тружусь над огромным литературным творением? Или в том, что уже шесть лет у меня в сердце только одна привязанность? Или в том, что уже двенадцать лет я работаю день и ночь, чтобы уплатить огромный долг, который мать навязала мне из-за самых нелепых расчетов? Или в том, что, несмотря на все свои мучения, я не повесился, не пустил себе пулю в лоб, не утопился? Или в том, что, непрестанно работая, я делаю хитроумные, хотя и неудачные попытки сократить срок своих каторжных работ? Объясните же мне! Может быть, в том мое легкомыслие, что я избегаю всяких развлечений, всякого общества и всецело отдаюсь своей страсти, своей работе и уплате долга? Или в том, что я написал двенадцать томов вместо десяти? Или в том, что книги эти не выходят регулярно? Или в том, что я пишу вам с неизменным упорством и постоянством и всегда посылаю вам чей-нибудь автограф? В этом мое невероятное легкомыслие?.. Ради Бога, скажите, не бойтесь...

Легкомыслие характера! Право, ваше суждение подобно мнению добропорядочного буржуа, который, видя, как Наполеон озирает поле битвы и поворачивается направо, налево, во все стороны, изрек бы: "Этот человек не может спокойно постоять на месте. Удивительное непостоянство характера!"

Сделайте мне удовольствие, пойдите в ту комнату, где вы повесили портрет бедного своего мужика, взгляните на него. Посмотрите, какие у него широкие плечи, широкая грудь, широкий лоб, и скажите себе: "Вот человек самый постоянный, совсем не легкомысленный и очень положительный!" Это будет вам наказанием..."

Совсем не легкомысленный человек?.. Может быть, но человек, которого очень нелегко удовлетворить. Он живет такими обширными замыслами, что никакие силы, даже сверхчеловеческие, не могут их осуществить. Чего же он хочет? Всего. "Он был безрассуден, - говорит Гозлан, - и так естественно, по самой природе своей, был существом всеобъемлющим; он не хотел иметь дело с каким-нибудь отдельным фактом, для него этот факт связан был с другим фактом, а тот, другой, - с тысячью других... Все, что он писал: статьи, книги, романы, драмы, комедии, - было только предисловием к тому, что он рассчитывал написать..." И потому он мог сказать о своей жизни то же, что говорил о каждом своем произведении, - она была лишь предисловием к его жизни. Охота за сокровищем была для него только эпизодом в его поисках абсолюта.

XXVI. В ЖАРДИ

Жизнь терпима лишь при условии,

что ты всегда отстраняешься от нее.

Гюстав Флобер

"Маленький домик... женщина моих грез..." В отсутствие Бальзака каменщики построили ему маленький домик, и Бальзак лирически описал его "женщине своих грез". С возвышенности Виль-д'Авре открывался великолепный вид, внизу простирался Париж, "мой дорогой ад", как называл его Бальзак; повисшая над городом дымка затушевывала очертания знаменитых медонских холмов. "Удивительная красота и такой чудесный контраст", - писал он Ганской. В конце владения Бальзака находилась железнодорожная платформа ветки Париж - Версаль, так что за десять су он в десять минут мог доехать от Жарди до центра Парижа, тогда как с улицы Батай ему для этого нужно было потратить по меньшей мере час и заплатить сорок су. По этой причине участок всегда будет представлять огромную ценность. "Я тут останусь до тех пор, пока не составлю себе состояния... И тут я в тишине и покое кончу свои дни, отказавшись втихомолку от надежд, от честолюбия и от всего..."