Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Радушные хозяева предоставили ему, однако, полную возможность работать. Милан, в котором австрийскому императору в скором времени предстояло короноваться как королю Ломбардии, на этот раз уделял Бальзаку мало внимания, и он затосковал по родине. При виде безоблачного лазурного неба у него сжималось сердце, по контрасту вспоминались мглистые небеса Франции. У него как будто отняли душу, отняли жизнь, он мечтал вновь очутиться "в своем дорогом аду" - в неблагодарном и жестоком Париже. Двадцатого мая ему исполнилось тридцать девять лет. "Начинается для меня год, в конце которого я буду принадлежать к большой армии смирившихся душ, - писал он Ганской, - ведь в дни моей несчастной юности, тяжких мук, сражений, веры в будущее я дал себе клятву прекратить всякую борьбу, когда достигну сорокалетнего возраста..." Никогда еще так, как на этом роковом рубеже, приближаясь к сорока годам, он не испытывал столь острой потребности где-то прочно обосноваться, иметь, наконец, собственный домик и жить в нем с "женщиной своих грез".

Но кто бы мог стать теперь "женщиной его грез"? Те, которые его поддерживали в дни молодости, ушли из жизни одна за другой. В 1836 году, вернувшись из Италии, он узнал о смерти Лоры де Берни, а возвратившись из поездки в 1838 году, узнал, что умерла Лора д'Абрантес. "Парижская наставница" кончила, бедняжка, весьма печально. После нескольких лет литературного успеха она изведала горечь неудач. Бальзак больше не работал на нее. Она знала, что должна потерять его как возлюбленного, к этому она была готова, но ей хотелось сохранить его как друга и правщика ее произведений. "Моя старая дружба не обидчива. Бог мой! Старая дружба и молодая любовь - радость душе". Госпожа д'Абрантес сняла на улице Ларошфуко нижний этаж дома и попробовала вновь создать у себя салон. Многие друзья откликнулись на приглашение: Жюльетта Рекамье, Брольи, Ноай, даже Виктор Гюго, верный воспоминаниям о временах Империи. Теофиль Готье прозвал хозяйку салона "герцогиня Абракадабрантес". Она руководила у графа Жюля де Кастеллана труппой актеров-любителей, принадлежавших к светскому обществу, но в число актрис приняла слишком много дам почтенного возраста. Маленькие газетки назвали эту затею "театром Полишинелей". Игра старости и случая всегда печальна.

Потом пришла нужда. Книгоиздатель Лавока отказывался от рукописей герцогини и не давал ей субсидий. Пришлось выехать из красивых апартаментов, удовольствоваться крошечной квартиркой. Наступил день, когда кредиторы продали с молотка всю обстановку на глазах у герцогини, которая болела желтухой и была прикована к постели. Больную положили в клинику, а так как денег у нее не было, поместили ее там в мансарде. В больнице она и умерла в возрасте пятидесяти четырех лет. За гробом ее шли Гюго, Шатобриан, Дюма, госпожа Рекамье. Друзья умершей хотели похоронить ее на кладбище Пер-Лашез и поставить там памятник, но муниципалитет отказался отвести участок для могилы, а министр внутренних дел отказал в глыбе мрамора для памятника. Почему? Виктор Гюго выразил свое возмущение в прекрасных стихах с плавным ритмом:

У мрачного пророка и у музы

Прославленной - у нас одни права.

Вовек нерасторжимы наши узы:

Я - сын солдата, а она - вдова.

И так же, как взывал я к Вавилону,

Целуя знамя легендарных дней:

Верните Императору колонну!

Кричу теперь: "Могилу дайте ей!"

В ночь смерти Лоры д'Абрантес Бальзак ехал при лунном свете через перевал Сен-Готард, занесенный снежными сугробами. Два месяца спустя он написал Ганской: "Из газет вы, вероятно, узнали о печальной участи бедной герцогини д'Абрантес. Она кончила так же, как кончила Империя. Когда-нибудь я расскажу вам об этой женщине. Мы проведем с вами славный вечерок в Верховненской усадьбе". Какое забвение! Какой урок! Жизнь возлюбленной, когда-то страстно желанной, станет предметом уютной беседы в "славный вечерок". Но ведь Бальзак никогда не любил Лору д'Абрантес так, как любил Лору де Берни. Первая пользовалась его услугами, вторая преданно служила ему. С какой грустью вспоминал он в письме к Ганской дорогого своего друга.

"15 ноября 1838 года.

Душевное мое состояние менее удовлетворительно, чем телесное; я старею, чувствую потребность в дружеском обществе и каждый день с грустью вспоминаю обожаемое создание, которое спит вечным сном на сельском кладбище близ Фонтенбло. Моя сестра очень меня любит, но никогда не сможет приютить брата. Всему преградой неистовая ревность мужа. Мы с матерью совсем не подходим друг другу. Единственной опорой мне остается труд, если только не будет возле меня родной семьи, а я очень хотел бы, чтобы она была у меня. Добрая жена, счастливое супружество - увы! Я уже не надеюсь на это, хотя кто больше меня создан для семейной жизни".