На другой день в пансионе уже не было занятий. Некоторые ученицы собирались уезжать на праздники, те же, которые оставались, воспользовавшись хорошим апрельским днем, вышли с Мадзей на прогулку.
Улицы казались веселыми; дамы сбросили зимний наряд и, улыбаясь, торопились вперед с зонтиками в руках; от недавнего снега не осталось и следа, и в безоблачном небе сияло весеннее солнце. Пансионерки были в восторге и от хорошей погоды и от тепла и на минуту забыли о том, что они не уезжают на праздники.
Но Мадзя была удручена. В сердце ее пробуждались смутные опасения, в голове роились бессвязные мысли.
"Бедная пани Ляттер! И почему я не написала о ней Аде? Почему не сходила к Дембицкому? Один только он и помог бы нам..."
Потом ей пришло в голову, что если Сольский порвал с Эленой, то, пожалуй, не даст взаймы ее матери, да и сама пани Ляттер не сможет принять от него никаких услуг! Но внутренний голос упорно шептал ей, что она должна поговорить с Дембицким о положении в пансионе.
Чем мог тут помочь бедный учитель, с которым так некрасиво обошлись в пансионе? И все же Мадзю влекла к нему непонятная сила, и она бы тотчас пошла к старику, справилась бы об его здоровье и хоть рассказала ему о том, что давно сверлило ей мозг и терзало сердце.
Она бы пошла, но ей было стыдно.
- Каких бы сплетен наплели после этого? - говорила она, проходя под окнами дома, в котором жил Дембицкий.
- Неприлично, неприлично, - повторяла она про себя, подавляя предчувствие, что кто-то дорого заплатит за это слово "неприлично".
В это самое время пани Ляттер у себя в кабинете выдавала жалованье учителям. Каждому она говорила, что день нынче выдался прекрасный, затем предлагала расписаться в рапортичке, пододвигала незапечатанный конверт с деньгами, просила пересчитать и, наконец, выражала пожелание снова встретиться после праздников.
Никто из них, не исключая отца законоучителя и доктора Заранского, которые явились за жалованьем последними, не заметил в ней ничего особенного. Она осунулась, казалась усталой, но была спокойна и улыбалась.
Во дворе законоучитель встретился с доктором, опять поговорил с ним о прекрасной погоде, справился, не уезжает ли тот на праздники, и вдруг сказал:
- Хорошо баба держится, хлопот ведь пропасть!
- У кого их нет! - возразил Заранский. - С пансионом, мне кажется, все равно, что с фабрикой, хлопот не оберешься.
- Вот это, доктор, остроумно, - ухмыльнулся ксендз, - вот это вы удачно сравнили! Да, мы, как на фабрике, вырабатываем души человеческие! Ну, а пани Ляттер в последнее время все-таки сдала.
- Нервная стала, издергалась, - пробормотал доктор, глядя на свои панталоны. - Я бы послал ее на каникулы к морю, но она не признает медицины. До свидания, ваше преподобие!
- Желаю весело провести праздники, - ответил ксендз. - А меня бы тоже следовало послать на каникулы, только в такие места, где жизнь подешевле и повеселей, ну-ка, вспомните, доктор!
- В Остенде! - крикнул доктор, выходя на улицу.
- Это такому-то бедняку, как я? - смеясь, воскликнул ксендз.
В эту минуту он столкнулся со знакомым посыльным, тот извинился и поцеловал ему руку.
- Ах, какой ты, братец, невнимательный! - заметил ксендз. - Куда это ты бежишь?
- Несу письмо в пансион, пани Ляттер.
- От кого?
- От адвоката. Целую руки, ваше преподобие...
"От адвоката?.. - подумал законоучитель. - Гм! Лучше иметь дело с адвокатом, чем с доктором и ксендзом".
И он пошел по улице, улыбаясь солнцу.
Глава двадцать восьмая
Сообщение о сыне
Спустя несколько минут пани Ляттер получила письмо, в котором один из крупных адвокатов извещал ее, что пан Евгений Арнольд поручил ему "известное" дело и оставил в распоряжение пани Ляттер восемьсот рублей, которые могут быть вручены ей в любое время.
Пани Ляттер улыбнулась.
- Торопится муженек, - прошептала она, - ничего, подождет.
Она выдвинула ящик стола и пересчитала деньги.
"Это для прислуги, - думала она, ощупывая одну пачку, - это для учительниц, это на праздники... Будь у меня еще рублей шестьсот, я бы недельки на две могла заткнуть рот домовладельцу... А что, если взять у адвоката эти восемьсот рублей?.. Как не так! Он тотчас даст знать мужу, а тот - своей наложнице. Нет, миленькие, помучайтесь!"
Она внезапно вскочила из-за стола и сжала кулаки.
- Ах, эта негодяйка Эля, проклятая девчонка! Заставляет меня исполнять желания Ляттера, губить будущность брата! Нет у меня дочери, один только сын! А ты, чудовище, станешь гувернанткой. И, в лучшем случае, может, будешь за деньги учить детей этого негодяя Сольского, которые должны были бы родиться от тебя. Святая истина: всяк своего счастья кузнец.
Читать дальше