Болеслав Прус - Форпост

- Юзек, не дури, образумься, - наставляла его жена. - Сколько раз в имении сами тебе навязывали луг, а насчет коровы - попробуй поторгуйся. Сбавит он, нет ли, а ты угости его получше, выпей с ним водки; господь не без милости: может, староста и опомнится. Ты только зря не болтай да на меня почаще поглядывай, вот увидишь: все будет ладно.

В это время приковылял батрак и стал отвязывать корову.

- Что, Мацек, - спросила хозяйка, - правда ведь, хороша скотина?

- Ого-го!.. - ответил батрак, потрясая над головой выставленным пальцем.

- Но и деньги за нее немалые, а? - спросил хозяин.

- Ого-го!..

- А что ни говори, она того стоит, верно, Мацек? - поспешила ввернуть хозяйка.

- Ого-го!..

После столь многословного высказывания Овчаж отвел корову в закут, а она, оглядываясь по сторонам, так душевно помахивала хвостом, что Слимак не мог подавить в себе волнения.

- Видно, воля господня, - прошептал он. - Попробую ее сторговать. - И направился к дверям хаты.

- Юзек, - остановила его жена, - смотри только не болтай и уши не очень развешивай. Ты думай о том, как бы побольше выторговать, а ежели язык чересчур развяжется, на меня поглядывай. Он ведь кремень-мужик - этот Войцех, одному тебе с ним не сладить.

Слимак еще на пороге снял шапку, перекрестился и вошел в сени. Сердце у него так и сжималось: и денег было жалко, и сомнения одолевали - удастся ли ему выторговать хоть рубль.

Гость сидел на лавке в передней горнице; пламя печки освещало его и Магду, которой он по-отечески внушал, чтобы она была честной, работящей и слушалась своих хозяев.

- В воду велят тебе броситься, - говорил он, - бросайся в воду; в огонь велят кинуться - кидайся в огонь. Случись, хозяйка даст тебе тумака, а то и поколотит, руку ей поцелуй да скажи спасибо, истинно говорю тебе: благословенна рука наказующая.

Произнося эти слова, староста воздел руку кверху, лицо его приняло торжественное выражение; в красном отсвете огня он был похож на проповедника. Магде чудилось, что даже тени, прыгающие по стенам, поддакивают его словам и что вечерний сумрак, заглядывая в окошки, повторяет за дядей: "Благословенна рука наказующая!"

Она плакала навзрыд. Ей то казалось, что она слушает прекрасную проповедь, то - что от каждого слова опекуна на спине у нее взбухают багровые полосы. Она не испытывала ни страха, ни обиды, а скорее благодарность, к которой примешивались воспоминания недавнего, но уже далекого детства.

Дверь в хату скрипнула, и всю ее ширь заполнил Слимак.

- Слава Иисусу Христу, - приветствовал он гостя.

- Во веки веков, - ответил Гроховский.

Он поднялся с лавки и, выпрямившись, чуть не уперся головой в потолок.

- Спасибо вам, староста, что зашли нас проведать, - сказал Слимак, протягивая ему руку.

- Вам спасибо за ласковую встречу, - ответил Гроховский.

- Может, вам тут у нас неудобно? Вы прямо говорите.

- Э, так хорошо, как и дома не всегда бывает; не только меня, но и скотину хозяйка ваша не оставила без попечения.

- Слава богу, что довольны.

- Вдвойне доволен: по всему видать, Магде у вас живется так, что лучше во всем свете не сыщешь... Магда! - обратился Гроховский к девушке, - а ну, поклонись в ноги хозяину да скажи спасибо, что он для тебя добрее отца родного. А вы, кум, сделайте милость, не жалейте для нее ремня.

- Что ж, она девка неплохая, - ответил Слимак.

Девушка, продолжая всхлипывать, повалилась в ноги - сперва дяде, потом хозяину - и убежала в сени. Слезы снова сдавили ей горло, но глаза уже высохли. Понемногу она успокоилась и, делая вид, будто выбежала по хозяйству, стала протяжно и жалобно кликать свиней.

- Чуш, чуш, чу-ушиньки, чуш...

Но свиньи уже спали. Зато вместо них из мрака вынырнул Бурек, а вслед за собакой Ендрек и Стась. Ендрек хотел было сбить Магду с ног, но та заехала ему кулаком в глаз, он схватил ее за одну руку, Стасек за другую, и все четверо выкатились на дорогу. В темноте нельзя было различить, где собака, а где кто из ребят, так они все перемешались и такой подняли вой и лай вместе с Буреком. Так они и растаяли в тумане, повисшем над лугами.

Между тем в горнице, рассевшись у печки, хозяева вели беседу.

- Что такое у вас приключилось, - спросил гостя Слимак, - почему надумали вы избавиться от коровы?

- Видите, какое дело, - начал Гроховский, кладя руку ему на колено. Корова эта не моя, а Магдина, ну, а жена давно меня точит: не хочу, говорит, держать чужую корову, своим, дескать, тесно в закуте. Я, конечно, не очень слушаю бабью болтовню, но тут как раз вышел случай: продают землю Комара, того, что спился и помер. А поле-то его приходится возле самой Магдиной полоски, вот я и думаю: надо продать корову и купить Магде морг земли. Ведь земля - это земля.