Болеслав Прус - Кукла

- Из Варшавы, - ответил Вокульский. - Я должен вернуться...

- Вы возвращаетесь? - испугалась панна Изабелла. - Случилось какое-нибудь несчастье?

- Нет, сударыня. Меня вызывает компаньон.

- Прибыль или убыток? - тихо спросил пан Томаш, высовываясь в окно.

- Колоссальная прибыль! - в тон ему ответил Вокульский.

- А... тогда поезжай... - посоветовал пан Томаш.

- Но зачем же вам оставаться здесь? - воскликнула панна Изабелла. - Вам придется ждать варшавского поезда; лучше поезжайте с нами, навстречу ему. Мы проведем еще несколько часов вместе...

- Белла отлично придумала! - заметил пан Томаш.

- Нет, сударь. Я уж поеду отсюда хотя бы на паровозе, чтобы не терять несколько часов.

Панна Изабелла смотрела на него широко раскрытыми глазами. Что-то открылось ей в нем, что-то совсем новое - и заинтересовало. "Какая богатая натура!" - подумала она.

В несколько минут Вокульский, без всякого повода, вырос в ее глазах, а Старский показался маленьким и смешным.

"Но отчего он остается? Откуда тут взялась телеграмма?" - спрашивала она себя, и вслед за смутной тревогой ее охватил страх.

Вокульский снова пошел в буфет, за носильщиком, чтобы тот вынес его вещи из вагона, и столкнулся со Старским.

- Что с вами? - вскричал Старский, вглядываясь в лицо Вокульского, на которое падала полоса света из окна.

Вокульский взял его под руку и повел в конец перрона.

- Пан Старский, не обижайтесь на то, что я вам скажу, - глухо произнес он. - Вы заблуждаетесь в оценке своей особы... В вас столько же демонического, сколько в спичке яда... И вы не обладаете никакими свойствами шампанского... Скорей свойством лежалого сыра, который возбуждающе действует на больные желудки, но у здорового человека может вызвать рвоту... Извините, пожалуйста.

Старский был ошеломлен. Он ничего не понял и вместе с тем как будто что-то начинал понимать... "Уж не сумасшедший ли передо мной", - подумал он.

Раздался второй звонок, пассажиры гурьбой бросились из буфета к вагонам.

- И еще я хотел вам дать совет, пан Старский: наслаждаясь благосклонностью прекрасного пола, применяйте уж лучше традиционную осторожность, чем эту вашу демоническую дерзость. Ваша дерзость разоблачает женщин. А женщины разоблачений не любят, и вы рискуете потерять их расположение, что было бы весьма прискорбно и для вас, и для ваших фавориток.

Старский все еще смотрел на него с недоумением.

- Если я вас чем-нибудь оскорбил, - сказал он, - то готов дать удовлетворение.

Прозвучал третий звонок.

- Господа, прошу садиться! - кричали кондукторы.

- Нет, сударь, - отвечал Вокульский, направляясь к вагону Ленцких. Если б я хотел получить от вас удовлетворение, то сделал бы это без лишних формальностей, и вас бы уже не было в живых. Скорей уж вы вправе требовать от меня удовлетворения за то, что я посмел вторгнуться в садик, где вы выращиваете свои цветочки... В любое время к вашим услугам... Вы знаете мой адрес?

Они подошли к вагону, у дверей которого уже стоял кондуктор. Вокульский силой заставил Старского подняться на ступеньки, втолкнул его внутрь, и кондуктор захлопнул дверь.

- Что же ты не прощаешься, пан Станислав? - удивленно крикнул пан Томаш.

- Счастливого пути!.. - ответил Вокульский, кланяясь.

В окне показалась панна Изабелла. Обер-кондуктор свистнул, в ответ загудел паровоз.

- Farewell, miss Iza, farewell!* - крикнул Вокульский.

______________

* Прощайте, мисс Иза, прощайте! (англ.)

Поезд тронулся. Панна Изабелла бросилась на диван против отца; Старский отошел в угол.

- Так, так... - пробормотал Вокульский. - Поладите, голубчики, не доезжая Петркова...

Он смотрел на мелькающие вагоны и смеялся.

На перроне никого не было. Вокульский прислушивался к шуму удалявшегося поезда; он то ослабевал, то снова звучал громче и, наконец, совсем стих.

Потом он слышал шаги железнодорожников, уходивших со станции, грохот сдвигаемых столиков в буфете; потом в буфете один за другим погасли огни, и официант, зевая, закрыл стеклянные двери, проскрипевшие какое-то слово.

"Они потеряли мою пластинку, разыскивая медальон!.. - думал Вокульский. - Я сентиментален и скучен... Ей, кроме насущного хлеба уважения и пряничков обожания, нужно шампанское... Прянички обожания - неплохая острота!.. А какое бишь шампанское ей по вкусу?.. Ага, цинизма!.. Шампанское цинизма тоже неплохая острота... что ж, хотя бы ради этого стоило учиться английскому..."

Бесцельно блуждая, он очутился между двумя вереницами запасных вагонов. С минуту он не знал, куда идти. И вдруг с ним сделалось что-то странное: то была галлюцинация. Ему показалось, что он стоит внутри огромной башни, которая рушится без малейшего шума. Он жив, но его завалило грудой обломков, из-под которых он не может выбраться. Не было выхода!