Болеслав Прус - Кукла

После мороженого панна Флорентина, совсем сбитая с толку, осталась в столовой, а хозяева и гость перешли в кабинет пана Томаша - пить кофе. Вокульский как раз допивал свою чашку, когда Миколай подал барину на подносе письмо.

- Ждут ответа, ваша милость.

- Ах, от графини... - заметил пан Томаш, бросив взгляд на конверт. - Вы разрешите?..

- Если вы ничего не имеете против, - прервала панна Изабелла, с улыбкой обращаясь к Вокульскому, - перейдем в гостиную, а отец тем временем напишет ответ.

Она знала, что это письмо пан Томаш написал себе сам, так как ему непременно нужно было хоть полчасика вздремнуть после обеда.

- Вы не обидитесь? - спросил пан Томаш, пожимая гостю руку.

Вокульский и панна Изабелла перешли из кабинета в гостиную. Она с присущим ей изяществом опустилась в кресло, указав гостю на другое, стоявшее неподалеку.

Очутившись наедине с панной Изабеллой, Вокульский почувствовал, как кровь бросилась ему в голову. Волнение его еще более усилилось, когда она устремила на него странно пристальный взгляд, словно желая проникнуть в самую глубину его души и приковать к себе. Это была уже не та панна Изабелла, которую он видел на пасху в костеле, и не та, что говорила с ним на скачках; теперь это была женщина умная и способная чуствовать - она хотела о чем-то его спросить, о чем-то поговорить серьезно и откровенно.

Вокульскому не терпелось услышать, что она скажет; он настолько потерял самообладание, что готов был убить на месте всякого, кто в эту минуту помешал бы им. Он молча глядел на панну Изабеллу и ждал.

Панна Изабелла была смущена. Давно уже не испытывала она такого смятения чуств. В голове ее проносились обрывки фраз: "он купил сервиз", "нарочно проигрывал отцу", "унизил меня", а потом - "он любит меня", "купил скаковую лошадь", "стрелялся на дуэли", "едал баранину с лордами"... Презрение, гнев, изумление, симпатия беспорядочно волновали ей душу, как частый дождь водную гладь, а из глубины рвалась наружу потребность поверить кому-нибудь свои повседневные заботы, свои сомнения и свою трагическую любовь к великому актеру.

"Да, он достоин быть... и он будет моим наперсником!" - думала панна Изабелла, нежно глядя в глаза изумленному Вокульскому и слегка наклонившись вперед, будто собиралась поцеловать его в лоб. Потом, вдруг устыдившись чего-то, она откинулась на спинку кресла, залилась румянцем и медленно опустила длинные ресницы, словно их смежил сон. Прелестная игра ее лица напомнила Вокульскому волшебные переливы северного сияния и те чудесные неслышные мелодии без слов, которые порой звучат в человеческой душе, словно отголоски иного, лучшего мира. Замечтавшись, он прислушивался к торопливому тиканью настольных часов в к биению собственного пульса, удивляясь тому, что ритм их, такой быстрый, все же кажется медленным в сравнении со стремительным бегом его мысли.

"Если существует рай, - думал он, - то и праведникам не познать счастья выше, чем то, которое я испытываю сейчас".

Молчание затягивалось и становилось неприличным. Первая опомнилась панна Изабелла.

- У вас было недоразумение с бароном Кшешовским, - сказала она.

- Из-за скачек... - поспешно перебил ее Вокульский. - Барон не мог мне простить, что я купил его лошадь.

Она поглядела на него с мягкой улыбкой.

- Потом вы дрались на дуэли, и... мы были очень встревожены, прибавила она тише. - А потом... барон извинился передо мной, - быстро закончила она, опуская глаза. - В письме, которое барон прислал мне по этому поводу, он отзывается о вас с большим уважением и дружелюбием...

- Я очень... очень рад, - пролепетал Вокульский.

- Чему, сударь?

- Что обстоятельства так сложились... Барон - благородный человек...

Панна Изабелла протянула ему руку и, задержав ее на минутку в пылающей ладони Вокульского, продолжала:

- Не оспаривая несомненной доброты барона, я все же благодарю вас. Благодарю... Есть услуги, которые не скоро забываются, и право же... - тут она заговорила медленнее и тише, - право, вы облегчили бы мою совесть, потребовав чего-нибудь взамен за вашу... любезность...

Вокульский выпустил ее руку и выпрямился. Он был в таком упоении, что не обратил внимания на словцо "любезность".

- Хорошо, - ответил он. - Если вы приказываете, я признаю даже свои заслуги. Могу ли я взамен обратиться к вам с просьбой?

- Да.

- Так вот, я прошу об одном, - с горячностью сказал он, - о праве служить вам, насколько хватит моих сил. Всегда и во всем...

- Сударь! - с улыбкой прервала панна Изабелла. - Да ведь это коварство! Я хочу уплатить один долг, а вы хотите принудить меня делать новые. Разве так можно?