Болеслав Прус - Кукла

- Собираюсь в Париж, на выставку.

- Завидую вам, - откликнулась панна Изабелла. - Я уже два месяца мечтаю о Парижской выставке, но папа не проявляет никакого желания ехать...

- Наша поездка целиком зависит от пана Вокульского, - ответил отец. Советую тебе почаще приглашать его к обеду и угощать вкусными блюдами, чтобы он был в хорошем настроении.

- Обещаю всякий раз, когда вы нас будете посещать, сама заглядывать в кухню. Но разве в этом случае достаточно благих намерений...

- С благодарностью принимаю обещание, - ответил Вокульский. - Однако это не повлияет на срок вашего отъезда в Париж; он зависит только от вашей воли.

- Merci... - шепнула панна Изабелла.

Вокульский склонил голозу. "Знаю я, чего стоит это "merci", - подумал он. - За него расплачиваются пулями!"

- Не угодно ли к столу! - пригласила панна Флорентина.

Все перешли в столовую, посредине которой стоял круглый стол, накрытый на четыре персоны; Вокульского посадили между панной Изабеллой и ее отцом, против панны Флорентины. Он был уже совсем спокоен, настолько, что это спокойствие его даже пугало. Неистовство страстей исчезло, и он спрашивал себя, действительно ли эту женщину он любит? Возможно ли, любя так, как он, сидеть рядом с предметом своей безумной страсти и ощущать в душе такую тишину, такую беспредельную тишину?.. Мысль его текла непринужденно, он успевал замечать малейшее движение на лицах своих собеседников и даже (что было просто смешно!), глядя на панну Изабеллу, произвел в уме следующий подсчет:

"Платье: пятнадцать локтей сурового шелка по рублю - пятнадцать рублей... Кружева - рублей десять, а шитье - пятнадцать... Итого... сорок рублей платье, рублей сто пятьдесят сережки и десять грошей роза..."

Миколай стал подавать кушанья. Вокульский без малейшего аппетита съел несколько ложек холодной ботвиньи, запил их портвейном, потом попробовал жаркое и запил пивом. Улыбнулся, сам не зная чему, и в приступе какого-то мальчишеского озорства решил делать промахи за столом. Для начала он, поев жаркое, положил нож и вилку на подставку возле тарелки. Панна Флорентина даже вздрогнула, а пан Томаш с необычайным воодушевлением принялся повествовать о том, как однажды на балу в Тюильри он, по просьбе императрицы Евгении, танцевал менуэт с супругой какого-то маршала.

Подали судака, и Вокульский атаковал его ножом и вилкой. Панна Флорентина едва не упала в обморок, панна Изабелла взглянула на него со снисходительной жалостью, а пан Томаш... тоже начал есть судак ножом и вилкой.

"Как вы глупы!" - подумал Вокульский, чувствуя, что в нем просыпается нечто вроде презрения к этому обществу. Вдобавок панна Изабелла обратилась к отцу - впрочем, без тени язвительности:

- Ты должен, папа, как-нибудь научить и меня есть рыбу ножом.

Вокульскому показалось это просто бестактным.

"Нет, видно, я вылечусь от своей любви еще до конца обеда..." - сказал он себе.

- Дорогая моя, - отвечал пан Томаш, - манера не есть рыбу ножом - это, право же, предрассудок... Не так ли, пан Вокульский?

- Предрассудок?.. Не скажу, - возразил тот. - Скорее всего это обычай, перенесенный из условий, которым он соответствует, в условия несоответствующие.

Пан Томаш даже заерзал на стуле.

- Англичане считают это чуть ли не оскорблением... - процедила панна Флорентина.

- Англичане употребляют в пищу морскую рыбу, которую можно есть одной вилкой, а нашу костлявую рыбу они, вероятно, ели бы иначе..."

- О, англичане никогда не нарушают установленных правил, - настаивала панна Флорентина.

- Это верно, - признал Вокульский, - они не нарушают правил в обычных условиях, но в необычных условиях применяют принцип: действуй, как удобнее. Да я сам видал весьма изысканных лордов, которые ели баранину с рисом руками, а бульон пили прямо из котелка.

Замечание было едким, однако пан Томаш выслушал его с удовольствием, а панна Изабелла - почти с изумлением. Этот купец, едавший баранину с лордами и так смело проповедовавший теорию, будто рыбу следует есть при помощи ножа, сразу вырос в ее глазах. Кто знает, не показалось ли ей это более значительным, чем дуэль с Кшешовским.

- Значит, вы враг этикета? - спросила она.

- Нет. Но я не хочу быть его рабом.

- Однако же в известных кругах всегда придерживаются этикета.

- Не знаю. Я встречал людей самого высшего круга, и в определенных условиях они забывали об этикете.

Пан Томаш слегка склонил голову, панна Флорентина посинела, а панна Изабелла взглянула на Вокульского почти благосклонно. Пожалуй, более чем почти... Бывали мгновения, когда ей мерещилось, будто Вокульский - это некий Гарун-аль-Рашид, переодетый купцом. В душе ее росло изумление и даже симпатия к нему. Несомненно, этот человек достоин быть ее наперсником. С ним она может беседовать о Росси.