Ален Вирконделе - Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти

В Нью-Йорке, где Консуэло теперь совсем не ориентируется, она регулярно пишет мужу. Она пишет ему и другие письма, которые хранит у себя, в изобилии дает ему советы и рекомендации, но в первую очередь умоляет писать ей. «Говорите со мной, Тонио, они ужасны – эта пустота, эти пропасти, которые вы умеете создавать между нами… Дорогой, я целую вас, я страдаю. Я не знаю, куда идти. Скорей дайте мне ваши руки, чтобы я была спокойна, чтобы я была маленьким кусочком вас» [159]. По вечерам, возвращаясь со своих первых заданий, он пишет, делает заметки, работает над рукописью, которая получит название «Цитадель» и которую он не увидит опубликованной. В Борго, где он в это время находится, у него мало дел, он почти не бывает на людях, лишь иногда рискует выйти в деревню. Не желая обременять Консуэло своими страданиями, много пишет о них Нелли, хотя официально порвал с ней. Очевидно, считает ее более мужественной, чем его жена, хрупкая луговая травка, которую он называет Пимпренель.

Нелли он признается: «Я больше не могу!» Свою мать не хочет слишком сильно волновать и пишет, что «чувствует себя очень хорошо. Совсем хорошо». Но не может удержаться, чтобы не открыть перед ней все свое смятение и грусть. И пишет знаменитую фразу, где в сжатом виде высказана вся его философия чувств: «Когда будет возможно говорить тем, кого любишь, что ты их любишь?» [160]Консуэло находится в том положении, в котором была все время с тех пор, как связала свою жизнь с жизнью Антуана: ждет его. Она отправляет ему короткую записку, в которой сообщает, что сломала палец. «Я пишу вам левой рукой. Но вы, мой дорогой и любимый, прошу вас, не сломайте себе ничего!» [161]В ночь перед своим последним полетом, с 30 на 31 июля, он выходил из дома, но никто не знает куда. Предполагают, что ходил в город, разумеется в танцевальный зал, чтобы выпить там с девицами. Но никто не может это подтвердить. Известно, что он обедал в ресторане «Саблетт» в Мьомо и еще раз проделал свои постоянные трюки, которые так ослепляли его поклонников. Может быть, он продолжил ночь в Бастии? Это неизвестно. Известно только, что он съел свой первый завтрак очень рано: это засвидетельствовал молодой офицер, с которым он беседовал и пил кофе. Потом этот собеседник – его фамилия Брио, и впоследствии он стал генералом – рассказывал, что Сент-Экзюпери выглядел бодро и был довольно спокоен. Сент-Экзюпери любил кутить, выпивать и развлекаться: доказательство этому – вечера, которые он проводил за выпивкой с Леоном Полем Фаргом. Опьянение боем, восторг оттого, что он летает, острота отчаяния, нервное напряжение, созданное этой ситуацией, – все это должно было держать его в состоянии настороженности и усиленной бдительности. Оно могло ввести в заблуждение тех, кто видел его последним.

Раннее утро. Небо над Борго ясное, значит, погода не вызывает беспокойства. В 8 часов 45 минут Антуан вылетает на задание.

В 10:30 пропадает радиосвязь с ним. В 13 часов он не вернулся. В 14 часов его объявляют пропавшим без вести. Майор Антуан Сент-Экзюпери не вернулся никогда. Новость о его исчезновении распространилась по базе, как огонь по пороховой дорожке, и придавила всех горем и печалью. А ведь он предупреждал, что сделает что-то важное: он говорил, что предпочитает «использовать себя до предела»!

Кровать в его комнате была безупречно застелена; значит, он, видимо, не спал в ночь перед драмой. Однако в изголовье лежали два письма. Одно было написано генералу Даллозу, другое, вероятно, Нелли. Эти два письма очень важны. В первом из них Сен-Экзюпери пишет о своем духовном одиночестве и признается: «Будущий термитник меня пугает». Это письмо завершается словами: «Я создан для того, чтобы быть садовником» [162]. Во втором письме, где чувства выражены еще сильней, он пишет о «качестве вещества». Пустоте и небытию он противопоставлял воплощение, вещество. Новым роботизированным городам противопоставлял «французское духовное наследие», то есть монастыри, соборы и красоту деревень и природы. Он еще раз высказал Нелли свои главные и основные стремления. Это те самые желания, которые Антуан всегда высказывал матери, то есть изначальные. Он хочет «учить детей читать» и «смириться с тем, что будет убит как простой плотник». Снова возникает слово «быть», ключевое понятие его мысли – желание принадлежать к чему-то, быть связанным с чем-то.

А Консуэло за океаном еще ни о чем не догадывается. Она пишет, она молится, она, как может, занимает себя делами. Но окружающее ее молчание не предвещает ничего хорошего. Снова начинаются муки ожидания. Так она ждала его возвращения из полетов, когда он служил в «Аэропосте». Так она ночами и бледными ранними утрами ждала его возвращения в Монтодране, играла и курила с людьми из нелетного состава и спорила с Дидье Дора, но при этом не сводила глаз с неба, пытаясь понять, что за маленький огонек блестит на нем – самолет Антуана или просто звезда. Старательней, чем когда-либо, она пишет свои знаменитые «воскресные письма», и с каждой неделей их становится все больше. «Знай, – пишет она, – что я всю жизнь буду ждать тебя, даже когда стану старой и у меня больше не останется памяти». Консуэло цепляется за его обещания, за его слова о том, что даже в пустыне он не будет чувствовать жажду, потому что станет пить воду из ее глаз.