Ален Вирконделе - Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти

Итак, Сэцуко – это связь, мостик между двумя государствами и двумя цивилизациями, а Фредерика все еще остается символом одной эпохи, одной цивилизации, чистой, без примесей сутью «французской» живописи. Сэцуко – мост, соединяющий противоположности и различия этого мира.

Вот почему она становится его любимой моделью. Попросив у художника разрешения позировать ему, она позволила создать его самые прекрасные шедевры – карандашные наброски, рисунки и в первую очередь две восхитительные картины, которые перекликаются одна с другой: «Японку с черным зеркалом» и «Японку у красного стола»; их он терпеливо писал с 1967 по 1976 год. Укрощение эротики, позы модели, использование, на первый взгляд, только экзотических предметов (изображены лакированные вещи и японская мебель, но есть также ваза и поднос, написанные в западной манере) говорят о покорности модели и о ее верности сеньору виллы. Бальтюс не дает воли своим эротоманским порывам, но Сэцуко их успокаивает и одновременно обостряет. В загадочной гейше, которая ползает по своей циновке и смотрится в свои зеркала, есть покорность и властность одновременно. Похоже, что новая игра идет по новым правилам. Бальтюс уже не живет в Шасси, в медлительной сельской Франции, с моделью, разумеется, более буйной, но в конечном счете более послушной. Живя с Сэцуко, Бальтюс ведет другую игру – более яростную и опасную. Он пускает в ход свою власть сеньора. Он по-иному фильтрует свои впечатления, смотрит на мир с иных точек зрения. Воплощая в своих работах Тоскану, он добавляет к ней ферменты и ароматы Востока. Он потратил десять лет на то, чтобы написать Сэцуко, которой тогда было двадцать пять лет. Две картины дополняют одна другую и противоположны одна другой. Они словно ведут между собой странный диалог. У японки с черным зеркалом изящные пропорции тела, а фигура другой, той, что у красного стола, выглядит нескладной. Ее ноги слишком длинны, а левая рука выглядит неуклюжей (как и положено левой). Правая, медленно ползя, хочет наклонить к себе зеркало, но ее жест кажется полным отчаяния, словно она просит о помощи. Она – свирепый и опасный зверь, но в то же время порабощена. Ее кимоно и пояс едва прикрывают наготу. А у другой японки, той, что у красного стола, из-под развязанного кимоно виден выбритый лобок, мясистый, как фрукт. Кто она – изображенная на картинах женщина? Это до сих пор остается загадкой. Ее полузакрытые слегка раскосые глаза-щели похожи на глаза фарфоровой куклы, в них видны жестокость и одновременно нежность, усталость и грусть. В обеих картинах чувствуется тишина и ожидание, во время которого происходит нечто такое, что невозможно выразить словами. Но в то же время за этим ожиданием кто-то наблюдает, подсматривает, скрываясь за другими щелями – за узкими решетками. Такими решетками чаще всего бывают загорожены части комнат в японских домах удовольствий. Итак, Сэцуко воплощает сразу удовольствие, желание, тайну и страх. Она вынута из своего кимоно как вещь, предназначенная для удовольствия, как эротический подарок, но в то же время таит в себе угрозу, потому что незнакома. Так Бальтюс объединяет все данные восточного и западного искусства. Это Бальтюс читал Сада во время своей поездки в дальневосточный мир. Это Сэцуко, хранительница тайной и в конечном счете очень мало расшифрованной истории японского искусства, вошла кошачьей походкой в мир своего нового «господина и учителя».

В Риме они жили роскошно, но при этом держались очень скромно. Бальтюс полностью реорганизовал Французскую академию, сам участвовал в реставрации огромных парадных залов, возвращая им прежнюю красоту. Нередко видели, как он осколком бутылки скреб штукатурку на стене, чтобы искусственно состарить ее и создать налет времени. Краски в этих залах неяркие, как и в его картинах того времени. Это приглушенные, притушенные тона – переходы времени, следы воспоминаний. Та, кого Клод Руа назовет «Дамой, явившейся с Востока» [214], движется в это среде, такой западной и утонченной, с легкостью, которая радует и очаровывает Бальтюса. Его семейный союз с Сэцуко удовлетворяет его изначальную потребность – чтобы между двумя цивилизациями, западной и восточной, был заключен союз и чтобы его живопись была связью между ними. Карандашные рисунки на бумаге, которые он делал с нее в 1963–1964 годах, изображают Сэцуко властной и крайне скрытной, и при этом по-детски грациозной. Он наделяет ее чертами ребенка, даже теми, которыми наделял своих юных моделей; он бережно, в покое, который дает утоленное желание, переносит на бумагу черты ее лица. В Риме Бальтюс находит средство объединить все свои желания. Он осуществит их позже, почти в одиночестве – в Россиньере; там он будет вдали от светской жизни и ближе к своим истокам – к детству. Но пока, в Риме, Бальтюс и Сэцуко используют обе грани своих личностей. Одна грань – тяга к самым престижным знакомствам во всех кругах – от мира кино до мира политики, церкви (они принимают у себя кардиналов из курии и епископов), литературы (Мальро, Дюрас), театра и т. д. Другая грань – сильное желание творческого уединения, желание освятить свое интуитивное чувство, соединить свои две культуры и участвовать в наконец-то свершившемся наступлении чего-то великого и творческого. Всегда было два Бальтюса и две Сэцуко. Один Бальтюс так жаждал славы, что придумывал себе знатное происхождение, которое удивляло окружавших его людей и иногда становилось предметом язвительных насмешек, а позже в самом деле бесстрашно претендовал на титул графа, требовал, чтобы Сэцуко называли «графиня», как в комедиях Мариво, уверял, что она «принцесса» своего далекого королевства. Этот Бальтюс присоединил к своему имени частицу «де» и стал именоваться «де Рола» (никто так и не узнает точно, откуда взялось это имя). Он жил, окруженный слугами, как один из Медичи (эту привычку он приобрел еще в Шасси). Другой Бальтюс в своей тайной мастерской (мало кто может похвастаться, что побывал в ней) постигал тайны души. Иногда он изображал истории, происходящие в каком-то далеком мире, возрождая и перерабатывая тему Трех Сестер (очевидно, речь идет о богинях, управляющих судьбой. – Пер.). А иногда писал обнаженных девушек, только что расставшихся с детством, в еще раннем утреннем свете. Среди его работ есть, например, «Обнаженная в профиль» и загадочная картина под названием «Пробуждение», на которой девушка лежит, раздвинув ноги, словно предлагая себя, и держит на животе игрушечную синюю птицу, крылья которой дрожат, а рядом из своей ивовой клетки выходит кот с расширенными золотистыми зрачками.