Ален Вирконделе - Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти

Каждое утро, приходя в свою мастерскую, где стояли на мольбертах его главные картины, он жадно смотрел на них и вел с ними мысленную беседу. «Вид Монтекалвелло», где изображены тосканские горы, все в складках и вмятинах, как горы на картинах старинных китайских художников, говорит о желании художника снова побывать на горных высотах. Горы с детства были для Бальтюса местом, где душа становится выше. Его переселение в Россиньер, где он закончил жизнь, берет начало в этом желании возвыситься духовно. На закате своей жизни Бальтюс наконец подчинился тайному велению искусства. Он мог подвести итог своей жизни только так – среди перемешанных в беспорядке клочков земли и скал, укрывшись от скверны мира и городов, посреди «магических» гор, возле которых он наконец мог, без ведома внешнего мира, приблизиться к Богу. Девочки на его картинах, которые вызывали такие сильные эротические ассоциации и которых критика так упорно считала эротичными, тоже истолкованы по-новому в одиночестве среди гор. Больше никаких намеков на секс. В прошлом было столько ожиданий, промежуточных состояний, ангельских периодов жизни, мужских и женских одновременно, которые ему хотелось изобразить на картинах. Сэцуко подтверждала его правоту: в любом случае она не делала ничего, что вызвало бы неудовольствие ее господина. Обычаи ее родной Японии и безграничное восхищение супругом, разумеется, не позволяли ей оспаривать то или иное его утверждение. И в итоге в этом удивительном месте, среди красот долины, так далеко от городского зловония и городских сплетен, царили вновь обретенная нежность и что-то вроде Божьего, почти монашеского покоя. Этим покоем супруги наслаждались как ниспосланной им благодатью. Если им наносили визит люди состоятельные и высокомерные из-за своего богатства, Сэцуко не отказывала таким гостям. Это были потенциальные покупатели, опытные коллекционеры, которых она не могла не впустить в Большое шале. Поэтому она неизменно подавала им изысканное угощение на вышитых скатертях. Гостям разносили несколько видов чая в китайских фарфоровых чашках, на серебряных блюдах подавались пирамиды из пирожных, стол был уставлен цветами. После этой уступки возможным коллекционерам за ними закрывалась решетка из кованого железа, и в Россиньер возвращалось спокойствие – как в буддийском храме, на который шале часто бывает похоже. Графиня снова окружала Бальтюса своей неслыханной добротой. Эту доброту она проявляла нежно, но никогда не делала этого преувеличенно или демонстративно. Ее нежность была почти холодной, но Бальтюс знал, что Сэцуко всегда рядом. «Она делает многое для этого спокойствия сердца и души, – говорил он. – Ее присутствие переполняет меня, оно мое утешение за все потери и несчастья, с которыми я должен мириться в силу моего возраста» [215]. В последние месяцы жизни Бальтюса время в Россиньере словно остановилось. Его дыхание ухудшалось уже в течение двух лет. (Из-за этого он кашлял, но, бросая вызов болезни, продолжал курить сигареты из светлого табака, а именно «Кэмел». Они всегда лежали в маленькой вазочке на низком столике, к которому он неизменно направлялся после еды.) Теперь оно с каждым днем становилось все слабей. Он говорил тихо, его лицо наконец стало спокойным и добрым. Сэцуко присматривала за ним, не ослабляя внимания ни на миг. Поскольку дом деревянный, она прислушивалась к шагам мужа из своей мастерской, где писала очаровательные миниатюры. Последней картиной Бальтюса стала та самая муза, увенчанная цветами, которая бросила на пол свою мандолину и, кажется, замерла в изнеможении, почти без чувств на диване, а ее далматин тоже ждет прихода гостя. Картину в конце концов назвали «Ожидание», и теперь в Россиньере все было полно ожиданием. Конец казался неизбежным, но Бальтюс по-прежнему хотел возвращаться в свою мастерскую. Его приводили туда, и он там размышлял. Говорят – хотя, может быть, это продолжает развиваться легенда? – что за два часа до смерти он пожелал снова вернуться в мастерскую и долго оставался там, словно прощаясь с ней. Его ум, конечно, тогда уже был затуманен приближением смерти. Он умер 18 февраля 2001 года рядом с Сэцуко, которую любил всем сердцем и с которой создал мифическую пару. Через десять дней ему должно было исполниться девяносто три года. Похороны организовала Сэцуко. Они были одновременно скромными и роскошными, как сам Бальтюс. Художника, который терпеть не мог сюрреализма, проводили в последний путь похоронами, которые в некоторых отношениях были похожи на сюрреализм. Нет, это было больше чем сюрреализм. Они были в духе того «непривычного» [216], чему он постоянно задавал вопросы: задрожали покрытые вмятинами скалы, которые он писал красками и рисовал. Накануне его похорон в Альпах произошло довольно сильное землетрясение (4 балла по шкале Рихтера).