Ален Вирконделе - Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти

Она в буквальном смысле слова царила в Доме Франции, но управляла им очень сдержанно и умело, внимательно следя за тем, чтобы не совершать промахов, и заботилась о том, чтобы создавать обстановку, в которой слияние двух культур было бы приятным. Бальтюс, по словам спутницы жизни его друга Джакометти, который был туда приглашен, принимал гостей как принц, или, точнее, как граф, выгодно используя знатную родословную, которую себе придумал. Сэцуко эта мистификация не обманывала, но, если Бальтюс создавал миф о себе, этот миф в конце концов каким-то образом превращался в действительность. От вымысла до реальности в конечном счете был всего один шаг, который он и сделал – легко и весело. Он настолько полно чувствовал себя потомком знатного рода, что в Россиньере, в дни его старости и зрелости Сэцуко, и он, и она поверили в эту искусственную знатность и, нисколько не тушуясь, слушали, как их называют «господином графом» и «графиней». Но вот что странно: почти никто не пытался разоблачить эту ложь, словно все привыкли к ней и даже поверили в нее. Осанка Сэцуко и природное благородство Бальтюса вводили людей в заблуждение, а их элегантность, изящество и точность движений поддерживали иллюзию, хотя и были естественными.

А Фредерика вернулась в Шасси, в деревенское одиночество и сырость Морвана, но суровость укрепленной фермы, ее ветхость и несомненная поэтичность разрушения залечили рану от расставания с Бальтюсом. Фредерика продолжила заниматься собственным творчеством: она была выдающейся рисовальщицей, настолько хорошей, что, как говорили, копировала поразительные по своей правдивости карандашные рисунки Бальтюса. Получилось так, как всегда хотел Бальтюс. А художник желал, чтобы его любовные встречи происходили в местах, о которых он заботился. И еще он считал, что его любовь должна становиться легендой и быть подобна его заботе о месте этой любви. Замки, вилла Медичи, необыкновенное шале были не просто вершинами его карьеры, а пунктами в жизненном плане. Может быть, истоки этого желания надо искать в детстве – еврейское происхождение, потеря отца, восхищение тем, кто был ему вместо отчима, – Райнером Марией Рильке. (Ведь было время, когда Бальтюс намекал, что, возможно, он сын Рильке, хотя это совершенно невероятно.) А еще – вообще вся обстановка предвоенного времени, душевное одиночество, отроческие мечты, желание завершить свое образование путешествием, как сделал когда-то Жан-Жак Руссо, то есть отправиться в поездку по Италии, чтобы увидеть итальянскую живопись. И Бальтюс тоже переехал через Альпы. Ему тоже нравились духовные приключения, он тоже хотел проникнуть в самую сердцевину тайны мира. Он запирался на целые ночи в старинных часовнях и при мерцании свечей пытался понять, из чего сделаны произведения Мазаччо и других величайших, но забытых художников, которым он хотел подражать. Этим семейным и духовным блужданиям противостояла мощная и властная потребность закрепиться в далекой от него традиции, жить в местах, наполненных историей и воспоминаниями, говорить себе, что он звено многовековой цепи не только как наследник великих мастеров, но и как потомок знатного рода. Бальтюс всегда вел себя как наследник знатного сеньора. Королем кошек он, несомненно, был, но он был и сеньором – господином внутреннего мира, ночные тайны которого знал потому, что исследовал их и испытал на себе. Разве такое знание могло существовать в бедности, в жалкой обстановке парижской мастерской? Даже мастерскую во дворе Рогана он облагородил: на тех немногих картинах, где он ее запечатлел, видна глубокая и серьезная красота этого места. Значит, Бальтюс создал легенду о себе. Из-за этого многие обвиняли его во лжи и предательстве. Итак, он не был знатным. Он был заядлым эротоманом, но утверждал, что ищет в своих малолетних моделях только черты ангела, следы божества. Скрытный и нелюдимый, он тем не менее написал «Урок гитары», в котором так много эротики, даже педофилии – и, по собственному признанию, написал для того, чтобы вызвать скандал и обратить на себя внимание [208]. Он, человек с очень высокой духовностью, любил кинозвезд и блестки. Загадочный, он создавал двусмысленности и требовал от собеседников, чтобы они слушали только его. Все эти его особенности в конце концов были выставлены на всеобщее обозрение.

Но что тогда можно сказать о его такой сильной и долгой любви к Сэцуко Идэта? Какая любовь и какой договор связали их так крепко? Бальтюс ответил на эти вопросы одному из своих последних собеседников, с которыми разговаривал с 1998 по 2000 год; последняя беседа состоялась за несколько месяцев до его смерти [209]. Бальтюсу нужно было изменить жизнь. Фредерика больше не соответствовала его внутреннему поиску. Может быть, он исчерпал все ее очарование и всю ее энергию, хотя по картинам, на которых он изобразил Фредерику, можно угадать, какой эта энергия была мощной и дикой. Тело Фредерики, восхваляемое, возвеличенное, иногда приобретает такие же пышные формы, как у героинь Майоля или Пикассо. Сильное и победоносное, оно могуче и полно жизненных соков. Оно словно выступает из картины – так происходит, например, в удивительной картине «Выход из ванны» (1957), где Фредерика, написанная в профиль, поднимается из ванны, и ее образ невероятно правдив. Или в «Девушке в белой рубашке», где она утверждает себя во всей царственности молодой женщины.