Ален Вирконделе - Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти

Николас Фокс Вебер был убежден, что Бальтюс сам создал легенду о себе и упрочил этот миф; что он сам придумал себе дворянские титулы, был еврейского происхождения, но всегда это скрывал и что твердость, с которой он отрицал свою любовь к маленьким девочкам, подозрительна. Исходя именно из этих предпосылок, которые Бальтюс и его семья считали кощунственными, биограф выполнил свою работу. Мы должны признать, что расследование Вебера расставляет все по своим местам и чаще всего он убеждает читателя в своей правоте. От мифологизации до мистификации всего один шаг, и Бальтюс сделал его. В этом он тоже был сюрреалистом, не осознававшим своего сюрреализма: ведь Андре Бретон и Жорж Батай, восхваляя сюрреалистическую авантюру, утверждали, по примеру Рембо, что настоящая жизнь находится в каком-то ином мире и что каждому сюрреалисту следует заново пересматривать свою жизнь в зависимости от будто бы случайных знаков и встреч. Именно согласно таким указателям Бальтюс построил и перестроил свою жизнь. Можно вспомнить, что, например, Дали и Пикассо тоже были мастерами в искусстве вымысла. Значит, существовала «загадка Бальтюса», существование которой долгое время поддерживал сам художник, потому что был заинтересован в ней. Вызывающие смущение доказательства, игра с его происхождением и превращение в спектакль его повседневной жизни были топливом для этой загадки. Это лишало Бальтюса всякой возможности быть искренним и правдивым. По словам его биографа, разоблачителя мистификации, творчество Бальтюса менялось с каждой его новой ложью и с каждой сменой облика, а в конце жизни его дарование ослабло: картины стали посредственными, и Бальтюс стал повторяться. Что же из этого правда? Надо ли принимать как святыню все утверждения и разоблачения Николаса Фокса Вебера? Но, с другой стороны, почему мы должны отрицать их все сразу? Нет ли все-таки еще и правды Бальтюса – своеобразного искупления, которое он пережил в золотом свете того великолепного шале, где закончил свои дни? Не была ли истинной по крайней мере любовь, соединившая его с юной японкой Сэцуко Идэта, на которой он женился. Он заставил и свою первую жену Антуанетту де Ватвиль, и свою молодую любовницу Фредерику признать Сэцуко. Она защищала своего мужа, родила ему двоих детей (из которых один ребенок, сын, умер в раннем детстве, в Риме) и непрерывно ухаживала за ним до самой его смерти. Свою встречу с Сэцуко Бальтюс превратил в миф. Они встретились в 1962 году, во время поездки художника в Японию, а поездку организовал Андре Мальро, в то время министр культуры в правительстве генерала де Голля. Бальтюс создал легенду о совершенной и гармоничной паре, в которой супруги дополняют друг друга и в их отношениях не может появиться никакой изъян. Легенду об идеальной паре, в которой слились Восток и Запад и которую не может разлучить большая разница в возрасте между любящими. Шале в Россиньере было свидетелем этого ровного существования, в котором единственным движением было лишь тайное дыхание творчества. Неужели перед нами новая, осовремененная версия легенды о Филемоне и Бавкиде? Похоже, что в этом случае весельчак Бальтюс отбросил прочь прикрасы великого соблазнителя. Возможно, в тишине среди гор, укрытый от пагубных городских сплетен, он наконец нашел страну ласковую, как край его детства. И почувствовал неизбежную тоску по чистому и невинному миру, похожему на те, которые описывал Вергилий, в котором его мать Баладина и ее спутник жизни, Райнер Мария Рильке, наконец встретились бы снова.

История Бальтюса и Сэцуко Идэта начинается в Токио весной 1962 года. У Бальтюса в это время сомнительная репутация. Он еще не великий и почитаемый мастер, не граф из кантона Во. Его картины еще не продаются за огромные суммы, почти сравнимые с ценами на картины Пикассо. Но он уже создал огромное количество произведений, и они, может быть, самые сильные и красивые из его работ. Среди них, правда, есть много картин, которые создали ему репутацию любителя маленьких девочек, в том числе знаменитый скандальный «Урок гитары», и большие сюрреалистические картины, например «Пассаж коммерции на улице Сент-Андре в Париже». И вот Бальтюс в роли посланника Франции прибывает в Японию, чтобы подготовить там выставку произведений искусства, популярных в Париже. Это происходит в 1962 году. За год до этого Мальро, старый друг Бальтюса, назначил его директором Французской академии. Что может быть более волнующим, чем такое поручение? Жить в летней резиденции семейства Медичи, на холме Пинчио, с которого, словно по волшебству, виден весь город, направлять творчество двадцати двух пансионеров, реставрировать, если он пожелает, интерьеры, а главное – стать кем-то вроде представителя французской культуры в Риме. Вот что поручает ему Мальро и предоставляет полную свободу действий. Бальтюс покидает свое уединенное сельское убежище в Шасси, в верхней части Бургундии, и переезжает в Вечный город. Рим опьяняет его: он снова переживает свои первые волнения художника, снова видит картины итальянских художников-примитивистов, глядя на которые он, еще юный, сделал свое ослепительное открытие. После сырых туманов Морвана он возвращается на путь Пуссена, в золотой свет Рима. В этой чарующей обстановке дендизм Бальтюса мог стать тоньше. Для пансионеров он становится требовательным, но очень внимательным учителем. Но главное – он обнаруживает в себе страсть к реставрации. Поселившись на вилле Медичи, он очень быстро, почти сразу, представляет себе, какой она, по его мнению, должна быть. Его назначение на этот престижный пост вызвало недовольство в авторитетных кругах. Предполагали, что оно – результат благосклонности властителя: до этого все директора были из академической среды, а Бальтюс, разумеется, к ней не принадлежал. Но ему нравились такие двусмысленные и рискованные положения: они пробуждали в нем инстинкты сеньора, которые он всегда хотел удовлетворять. Он был элитистом и считал привилегии неотъемлемым правом, а над сплетнями смеялся. Значит, Бальтюс оказался на своем месте. В это время ему было пятьдесят три года. Видели, как он давал указания командам садовников, подготавливая долгосрочную работу по полной перепланировке садов и желая найти следы времени Медичи. Ради этого он без колебаний приказал срубить под корень все высокие пальмы, посаженные в XIX веке. Его легко было узнать: тонкая и стройная сухая фигура, острые черты лица, взгляд как у орла или у насекомого, очень подвижные зрачки, резко очерченный нос. С теми, кто к нему приближался, он вел себя как человек, обладающий неоспоримой властью, и этим почти пугал их. Но в его взгляде иногда мелькало что-то доброе, он прекрасно умел слушать других и в любых обстоятельствах был элегантен и благовоспитан, как истинный аристократ. Теперь известно, что Бальтюс долго вел игру по поводу своего происхождения. Он вовсе не был аристократом по рождению, но непрерывно убеждал всех в своей родовитости и хвалился дворянскими титулами, которых не имел. Однако Бальтюс обладал чувством внешнего приличия и вкусом к роскоши. Он не выставлял эту роскошь напоказ, но жил только в домах высшего класса и всегда придавал большое значение украшению своих высоких и просторных комнат. Он предпочитал мебель строгого стиля и подчеркивал ее достоинства очень красивой безделушкой, вышитой тканью, картиной. Его биограф рассказывает, что, приехав в Вечный город, Бальтюс сказал своему гиду, что «одна из его целей – найти себе молодую жену-японку и привезти ее в Рим» [207]. Это для него означало забыть свою молодую спутницу Фредерику, которую он тоже привез в Рим из Шасси, и законную жену, Антуанетту де Ватвиль, с которой он жил раздельно, но еще не развелся и которая надолго приезжала к нему. В то время его репутация соблазнителя уже была легендарной. Ее поддерживали картины Бальтюса, на которых он изображал едва созревших девочек-подростков. В это время он уже говорил, что не понимает, почему они вызывают столько вопросов, а иногда и упреков: ведь, по его утверждению, все это было лишь воображение и поэзия, без всякой эротики. На одном из завтраков среди гостей оказалась группа симпатичных девушек-японок, изучавших французский язык и приглашенных французским культурным центром. Среди них находилась и юная Сэцуко Идэта, происходившая из очень древней и благородной семьи самураев, в которой умели и соблюдать традиции, и вести современный образ жизни. Она жадно тянулась к европейской культуре, с ненасытной жадностью читала французские и английские книги, и с помощью одной из своих подруг проникла в окружение Бальтюса: ему ведь обязательно понадобятся переводчики, когда он будет посещать японские храмы. Сэцуко сразу поняла, что в этот момент решается ее судьба. Величавая осанка Бальтюса, его обворожительные слова и взгляды произвели на нее впечатление, а красота его картин восхитила. И Сэцуко сразу же влюбилась в него, страстно и романтически. Разница в возрасте – тридцать четыре года – ее не пугала. Наоборот, ее любовь была похожа на старинные японские легенды, в которых очень старые артисты влюблялись в девочек-подростков и наставляли их в искусстве подчинения и почтительности, обучали благоразумию или эротике. Изящество Сэцуко и ее быстрый ум, в свою очередь, покорили Бальтюса.