Ален Вирконделе - Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти

В 1978 году Париж оказал Дали честь, избрав его в Академию изящных искусств. Разумеется, избрание не было единогласным, но, когда супругов фотографировали по этому случаю, они еще играли свою комедию. На этой фотографии Гала смеется и, кажется, вновь обрела ту свою улыбку, которую когда-то так любил Поль Элюар. А Дали ликует, он вне себя от гордости. Все почести, которые он получил за свою жизнь, словно слились вместе здесь, в Париже, под куполом института. Это избрание для него – реванш за детство, и за унижения, которые он терпел от равных себе, и за бедность в начале творческого пути. Но Дали неудержимо слабеет. А Галы больше нет рядом с ним, чтобы окружать его заботой и вниманием. Говорят даже, что она хочет с ним развестись, что она всячески ругает его и прилюдно унижает. Он мучится, но терпит эти страдания. Он не пишет картин и в короткий срок становится впавшим в детство стариком. Когда супруги встречаются, они ссорятся, ведут себя друг с другом грубо и даже жестоко.

Гала сломала шейку бедра, перенесла операцию и решила торжественно вернуться в Порт-Льигат. В 1982 году она прибыла туда на «кадиллаке» как мадонна. И поселилась в комнате, украшенной как для похорон и полностью задрапированной барочными тканями. А 10 июня того же года она умерла рядом с Дали. Он желал, чтобы она была похоронена в Пуболе, и уже получил разрешение администрации. Ее тело, завернутое в одеяло, везли – все же незаконно – по ухабистым дорогам Каталонии, и оно тряслось на заднем сиденье «кадиллака». На следующий день Гала была похоронена в склепе своего замка. Дали был так подавлен и в таком смятении, что не присутствовал на церемонии похорон. Но он поклонился ее могиле, которая была приготовлена заранее и украшена его скульптурами, и решил больше не жить в Порт-Льигате. Он переселился в Пуболь и прожил там без Галы еще семь долгих лет. Это были ужасные годы. «Придворные» разъехались, рядом с Дали остались лишь несколько близких, которые присматривали за ним, он не защищен от искателей наживы, которые ждут его смерти. Но в любом случае он уже ничего не может контролировать. Обессиленный, он забился в свои комнаты. Без Галы он только половина себя. Он терпит рядом с собой только одного человека – своего верного друга по имени Робер Дешарн. Прежний пыл, словоохотливость и сумасбродство покинули его. Он лишь тень, которая повторяет одни и те же вздорные слова или бредит. У него больше не возникает ни одной новой идеи, ничто не пробуждает в нем желания взяться за кисть. Он может много часов подряд смотреть на какой-нибудь предмет, на окно. Но иногда его сознание проясняется, и он начинает прославлять свою музу, свою «божественную Галу» в коротком предисловии, которое пишет для каталога. И 23 января 1989 года он, наконец, умирает.

Все было достигнуто. Все, о чем они договорились в тот знаменитый день в Кадакесе среди скал, в августе 1929 года, осуществилось. Гала, самая совершенная из спутниц – тайных советчиц, сделала Дали самым блестящим (наравне с Пикассо) художником XX века. Кроме того, она превратила их любовь в миф, который Дали прославил в своих картинах. Их старость была ужасной и проходила далеко от огней рампы и от славы, которую они знали прежде, каждый из них в конце жизни снова оказался в одиночестве и отчаянии. И все-таки верно сказано, что ни от чего нельзя отречься и ничто не рассеивается полностью. Произведения Дали и теперь воспевают и будут воспевать всегда тайную и скрытую красоту Галы. Заколдованный лабиринт Порт-Льигата помнит об их такой необыкновенной жизни. Итог их странной близости – имя, в которое слились их имена: Гала Сальвадор Дали. После этого у художника было все: «Меня зовут Дали, что на каталонском языке значит «желание», и у меня есть Гала» [206].

Всех, кто хотел узнать о жизни Бальтюса и записать его воспоминания, он имел привычку отсылать к своей живописи. Он говорил, что в его жизни нет ничего интересного, потому что она вся вложена в картины, которым он посвятил свое существование. Поэтому Бальтюс долго оставался художником, слава которого огромна, но о котором очень мало знают. Сохранилось немного свидетельств о его богемной молодости, о его подозрительном уединении в замке Шасси в Морване с Фредерикой, его племянницей по первой жене, о том, как он позже управлял знаменитой виллой Медичи в Риме, где жил как князь эпохи Возрождения, и, наконец, о его уединенной жизни в последние годы в прекраснейшем шале в мире, в Россиньере, в кантоне Во, вместе с новой женой, очаровательной Сэцуко, японкой по происхождению, для которой он и купил это изумительное жилище у подножия гор. После смерти Бальтюса преподаватель одного из американских университетов, Николас Фокс Вебер, написал его биографию. Это было нелегким делом: так прочно Бальтюс замуровал подходы к своему прошлому и запер на два поворота ключа все двери, ведущие туда. Он заново изобрел свою жизнь, ввел в заблуждение значительную часть своих собеседников (которых было мало) и даже себя обманывал по поводу своей жизни, рискуя твердо поверить в собственный обман. Так он снова околдовывал себя чарами жизни и одновременно отказывался от жизни настоящей. В конечном счете это был сюрреалистический образ жизни. Как ни странно, этот способ существования хорошо подходил владельцу Россиньера, хотя тот сильно критиковал сюрреалистов и полностью презирал их. Николас Фокс Вебер имел редкую честь быть принятым в Россиньере, но после нескольких встреч с Бальтюсом решил уехать оттуда и работать над биографией без него. По словам биографа, мэтр хотел увести его на свою территорию, чтобы не позволить ему узнать факты, о которых Вебер догадывался и которым искал подтверждение. На четвертой странице своей книги биограф рассказывает о своем первом приезде к художнику в Швейцарию: «Первые случаи лжи и первые тревоги Николаса Фокса Вебера, который скоро догадался, что живущий в уединении великий мастер согласился принять его лишь затем, чтобы убедить его воспеть ему славу, а слова и музыку сочинит сам мастер». Потрясенный и раздосадованный этими первыми впечатлениями, Вебер решил больше не приезжать в Россиньер. В результате появилась книга, которую наследники Бальтюса посчитали скандальной, а вдова художника встретила презрением. Но все же эта книга не была осуждена.