Шамма Шахадат - Искусство жизни - Жизнь как предмет эстетического отношения в русской культуре XVI–XX веков

Согласно модели Изера, в это фиктивное уже включено воображаемое.

Нижеследующее определение виртуальности было разработано мною в период работы в рамках проекта «Виртуальность», которым руководил в Констанце Герхард фон Гревениц (летний семестр 1997 года).

«Мир, запутанная линия мира предстает как виртуальное ‹…› которое актуализируется в монадах. Мир обладает актуальностью лишь в монадах, из которых каждая выражает его с собственной точки зрения, с собственной поверхности. Но пара понятий «виртуальное – актуальное» не исчерпывает проблему, существует другая, совершенно отличная от нее оппозиция «возможное – реальное»: Бог выбирает, например, из множества возможных миров один; другие миры так же обладают своей актуальностью в выражающих их монадах ‹…› Существует, следовательно, актуальное, которое остается возможным, но не становится с необходимостью реальным ‹…›. Мир представляет собой виртуальность, которая актуализируется в монадах, или душах, но и возможность, которая должна реализоваться в материи или в телах» (Deleuze, 1988, 14).

В книге «Различие и повтор» Делёз соединяет понятия «виртуальное» и «реальное»: «Виртуальное обладает полной реальностью как виртуальное» (Deleuzе, 1968, 269). Между тем реальность виртуального представляет собой, на наш взгляд, нечто иное, чем виртуальная реальность; первое подчеркивает существование виртуального, второе же – виртуальный характер реальности, то есть несуществование того, что представляется нам реальным.

Таково мнение Флуссера: «Вначале мы представляем себе виртуальные пространства, в которых мы можем воспринять дубликаты эмпирического, воспринимаемого чувствами мира. Мы симулируем этот мир и симулируем к тому же жалким образом – несмотря на перчатки и шлемы, мы никогда не получим той конкретной полноты, которой мы достигаем с помощью центральной нервной системы. Возможно, позже мы откроем методы, способные так же хорошо воспринимать раздражения, как наша нервная система. Тогда мы не сможем больше отличить этот стол от голограммы этого стола и не будет уже никакого смысла – по Бодрийяру – говорить об оригинале и симулякрах» (V. Flusser, 1996, 169 и далее).

Ср. определение оксюморона у Ренаты Лахманн: «Оксюморон является частью lusus verborum , которая возбуждает игру мысли, заставляя примысливать “третье” – и не в качестве чего-то нового и возникающего как помеха, а как элемента, примиряющего, позволяющего сбалансировать амбивалентное движение, не лишив его все же остроты» (Lachmann, 1994d, 136).

Вместе с тем подход к категории «реального» у Бодрийяра и у Флуссера не совпадает. Как показывает Бласк (1995, 30), у Бодрийяра речь идет не столько об исчезновении мира как такового, сколько «об известных формах хорошо знакомой, привычной реальности». Флуссер же рассматривает, в отличие от этого, возможность построения альтернативных миров: «Не имеет никакого смысла еще раз симулировать мир, каков он есть. Когда мы говорим о виртуальных пространствах, то имеем в виду, что по крайней мере в сфере мысли, и не исключено, что также и в сфере действий, имеется возможность создавать альтернативные миры ‹…› пока мы не окажемся в состоянии жить во множестве миров сразу, из которых ни один не будет конкретнее другого» (Flusser, 1996, 170). Если у Бодрийяра «семиократия» вызывает чувство утраты, то Флуссер видит в ней шанс на будущее (Blask, 1995, 23).

См. ниже, III, 2.

Само по себе коллективное творчество еще не удовлетворяет условиям виртуальной реальности; так, например, форма boot rimeè фикциональна, не являясь при этом виртуальной. К вопросу о коллективном произведении искусства см.: Kunstforum, 1991, содержащий примеры взаимодействия между эстетическими и утопическими идеалами от утопических сообществ художников в начале ХХ века (Monte Verità) до художников-сецессионистов. См. об этом во введении Рецера и Рогенхофера (Rötzer / Rogenhofer, 71 – 77).

Понятие симулякра у Бодрийяра восходит к античной традиции, где симулякр относится к понятийному полю, отмеченному оппозициями «присутствия / отсутствия», «ложного / истинного», «видимого / невидимого». «Наряду с imago effigies ‹…› simulacrum обладает коннотативным знчением, актуализирующим одновременно оба полюса оппозиции: он дает верную и ложную картину, указывает на что-то и опровергает указание, репрезентирует отсутствующее и одновременно отрицает его» (Lachmann, 1990, 27). У Бодрийяра амбивалентная фигура симулякра входит в концепцию гиперреального, снимающего различие между оригиналом и копией, первообразом и отражением, реальностью и воображением.