Чарлз Буковски: Макулатура

Я отменил свое выступление перед Торговой палатой в Палм-Спрингс.

Шел дождь. Потолок протекал. Дождь капал сквозь потолок плям, плям, плям, и плям, и плям, плям, плям, плям, и плям, и плям, плям, и плям, и плям, и плям, плям, плям, плям...

Я согревался с помощью саке. Но как согревался? До нуля градусов. Вот мне 55 лет, а у меня нет горшка, чтобы подставить под капель. Отец предупреждал меня: кончишь тем, что будешь спускать в кулак на чьем-нибудь чужом крылечке в Арканзасе. Ну, время еще есть. Автобусы туда отправляются каждый день. Только у меня от них запор, и там всегда храпит какой-нибудь старпер с вонючей бородой. Пожалуй, лучше занятьс Делом Селина.

Селин ли Селин или кто-нибудь еще? Иногда мне казалось, что я не знаю даже, кто я такой. Ладно, я Ники Билейн. Но это не точно. Кто-нибудь заорет: "Эй, Гарри! Гарри Мартел!" И я скорее всего откликнусь: "Да, в чем дело?" В смысле я могу быть кем угодно, какая разница? Что в имени тебе моем?

Жизнь странная штука, правда? В бейсбольную команду меня всегда включали последним знали, что могу запулить их паршивый мяч к чертовой матери в Денвер. Завистливые хорьки!

Я был талантлив, и сейчас талантлив. Иногда я смотрел на свои руки и видел, что мог стать великим пианистом или еще кем-нибудь. И чем же занимались мои руки? Чесали яйца, выписывали чеки, завязывали шнурки, спускали воду в унитазе и т.д. Прошляпил я свои руки. И мозги.

Я сидел под дождем.

Зазвонил телефон. Я вытер его насухо просроченным извещением из Налогового управления, поднял трубку.

Ник Билейн, сказал я. Или я Гарри Мартел?

Это Джон Бартон, раздалось в трубке.

Да, вы меня рекомендовали, спасибо.

Я наблюдал за вами. У вас есть талант. Немного неотшлифованный, но в этом его прелесть.

Приятно слышать. Дела идут плохо.

Я наблюдал за вами. Все наладится, надо только потерпеть.

Да. Чем могу служить, мистер Бартон?

Я пытаюсь обнаружить Красного Воробья.

Красного Воробья? Что еще за птица?

Я уверен, что он существует. Просто надо его найти, я хочу, чтобы вы его нашли.

Ниточки какие-нибудь есть?

Нет, нет, но я уверен, что Красный Воробей где-то там.

У этого Воробь есть имя, или как?

В каком смысле?

В смысле имя. Ну, Генри или Абнер. Или Селин?

Нет, это просто Красный Воробей, и я не сомневаюсь, что вы можете его найти. Я в вас верю.

Это будет стоить вам, мистер Бартон.

Если найдете Красного Воробья, я буду платить вам сто долларов в месяц до конца жизни.

Хм-м... Слушайте, а может, дадите все вперед чохом?

Нет, Ник, вы спустите их на бегах.

Хорошо, мистер Бартон, дайте мне ваш номер телефона, и я этим займусь.

Бартон дал мне номер телефона и сказал:

Я очень на вас надеюсь, Билейн.

И повесил трубку.

Так, дела пошли на лад. Но потолок протекал еще сильнее. Я стряхнул с себя несколько капель, врезал саке, скрутил сигаретку, зажег, вдохнул и закашлялся от дыма. Потом надел мой коричневый котелок, включил автоответчик, медленно подошел к двери, открыл ее... Там стоял Маккелви. У него была широченная грудь и плечи словно подбитые ватой.

Тво аренда кончилась, гнида! рявкнул он. Выметайся отсюда в жопу!

Тут я обратил внимание на его брюхо. Оно напоминало мягкую гору дерьма, и кулак мой утонул в ней. Маккелви согнулся пополам, я встретил его лицо коленом. Он упал, откатился в сторону. Отвратное зрелище. Я подошел, вытащил его бумажник. Фотографии детей в порнографических позах.

Не убить ли его, подумал я. Но вместо этого взял его кредитную карточку "Золота Виза", пнул его в зад и спустился на лифте.

Решил пойти в магазин Реда пешком. Когда я на машине, меня вечно штрафуют за неправильную парковку, а платные стоянки мне не по карману.

Я шел к Реду в угнетенном настроении. Человек рождается, чтобы умереть. Что это значит? Болтаешься и ждешь. Ждешь маршрута А. Августовским вечером ждешь пару больших грудей в гостиничном номере Лас-Вегаса. Ждешь, когда заговорит рыба. Когда свистнет рак. Болтаешься.

Ред был на месте.

Тебе повезло, сказал он, разминулся с этим пьяницей Чинаски. Приходил тут, хвастался своей новой серией марок.

Это ладно, сказал я. У тебя есть подписанный экземпляр "Когда я умирала" Фолкнера?

Конечно.

Сколько стоит?

Две тысячи восемьсот долларов.

Я подумаю...

Прошу прощения, сказал Ред.

Он повернулся к человеку, листавшему первое издание "Домой возврата нет".

Пожалуйста, поставьте книгу в шкаф и убирайтесь к чертовой матери!

Это был хрупкий человечек, весь согнутый. И одет в какой-то желтый резиновый костюм.