Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Так что когда Кориат наконец закончил, за столом все уже простили всем всяческие обиды, полюбили друг друга и готовы были от души радоваться счастливому спасению Кейстута.

Дмитрий наелся трезвый, и теперь ему пуще не хотелось пить, он по-прежнему только мочил усы в жбане, к тому же был уверен, что с ним еще не все. Это подтвердил и отец, когда подошел уже сильно навеселе, чокнулся с Андреем, присел рядом, обнял пьяно и вдруг трезво и строго прошептал на ухо: «Когда Олгерд с тобой заговорит, не ершись. Все понимают, что ты молодец, но и ему лицо сохранить надо. Покорись, погнись, извинись... Понял?» «Понял», — шепнул Дмитрий. Он представил себя на месте Олгерда и даже посочувствовал ему.

Разговор быстро разбился на множество дружеских бесед. Все тут были знакомы коротко, один Дмитрий никого, кроме отца и Любарта, толком не знал, да к тому же был трезв, как бревно. Он уже разозлился и долил себе жбан до краев, готовясь оглушиться брагой, когда услышал обращенный к нему негромкий, так что при желании его можно было и не расслышать, вопрос Олгерда:

— Так почему же ты все-таки ушел без приказа?

— Я не ушел.

— Как так?! А куда же ты делся?

— Я отвел полк перестроиться для контрудара.

Они говорили не повышая голоса, и прекрасно друг друга слышали, потому что над столом мгновенно повисла тишина.

— Долго же ты перестраивался...

— По обстановке.

— Но уйти! Ведь бежал! Пешцев бросил.

— Князь! У меня не было приказа держать фронт. Я ведь стоял в тылу у Кейстута. Когда он вперед пошел, фланги ему обеспечил, а уж когда он побежал...

— Я бы не побежал, — горько вздохнул Кейстут, — если б там был.

— Братья! Дети! — поднялся вновь Кориат. — Не будем вновь все ворошить, взбаламучивать. Все кончилось хорошо, все поняли свои ошибки.

— Ничего еще не кончилось, — отрубил Олгерд, — иначе зачем же собираться, — и опять к Дмитрию: — Ну а потом, после удара твоего молодецкого почему ушел?

Дмитрий понял, что пора каяться:

— Виноват, князь! Мне передали — действовать по обстановке, я понаблюдал и решил, что война кончена... А мне деда нужно было хоронить.

— Мир праху доблестного Бобра! — закричал уже пьяный Любарт и вскочил. Все встали, подняли чаши. Разговор переключился на погибшего воеводу, и взаимные упреки больше не прозвучали. Тут Дмитрий и подружился с Андреем, а по-язычески Вингольдом, Олгердовичем. Тот, когда стали славословить Бобра, наклонился к Дмитрию с полной чарой:

— Помяни, Господь, деда твоего! Умелый и сильный был полководец! Видать, успел ты у него многому научиться.

— Может, и успел... Да кому здесь это нужно...

— Ну, не скажи! — Андрей смотрел весело. — Да тут все просто обалдели, когда узнали про эту твою атаку. Это... я не знаю... Как ты додумался? Как решился?

— Да уж решился. — Дмитрий сам себе удивился: так приятно оказалось это услышать — «хоть один оценил!» — Дед у меня тогда перед глазами стоял. Останься он жив, я, может, и не решился... просто не допер. Да он бы и не позволил! Он-то бы уж без приказа не отошел...

— Во как! Значит, ты сам? Все сам?!

— Ну а с кем же, чудак! — Дмитрий стукнул своей чарой об Андрееву. — За упокой не чокаются, но я за тебя хочу выпить, за твое благополучие. Спасибо на добром слове! Ты один оценил...

Андрей с удовольствием пьет, но еще не оторвав чашу от губ, нетерпеливо машет рукой, а допив, горячо возражает:

— Что ты! Думаешь, они не понимают? Все всё понимают. Только кто же тебе скажет? Ведь тогда выйдет: все они — г...! И если бы не твой удар, была бы сейчас Литва — одни головешки. Ты что!..

— Ты-то вот сказал...

— Мне-то терять нечего, — Андрей усмехнулся как-то криво и сразу погрустнел, — потому что ловить нечего.

— Как так?! Ты же старший сын, наследник, тебе все карты в руки!

— Черта с два! Плохо ты папашу моего знаешь...

— Вообще не знаю. И никого тут не знаю.

— Ну как же... Своего-то отца должен знать.

— Отца... Где он, отец-то? То дома, то в Вильне, то в Ордене. А я... Как и не его сын. Братцы все — Кориатовичи. А меня слышал как Кейстут назвал? Бобренок...

— Слышал.

— Только и всего! Так что... Совсем я тут чужой. Будто и не князь даже.

— Это верно. Да еще победа эта твоя... Теперь тебя опасаться станут. И все, что ни сделаешь... ничем, в общем, теперь не угодишь.

— Что же мне, удавиться?

— Ну что ты! Я смотрю, Любарт за тебя горой, а Любарт — это сила. Отец тоже не оставит. Молодые очень тебя оценили. Так что не робей! Только особо не высовывайся пока. Сторонкой действуй, будто не сам, а другие... Понимаешь?