Владимир Кожевников - Забытый. Литва

— Понимаю. Деревни пусть будут. Хоть как символ. Только не хотелось бы обидеть никого. Ведь отнимешь у кого-то.

— Об этом не думай! — веселеет Любарт. — Деревни-то западные будут, их от поляков оберегать — головная боль, так что... — Он не скрывая радуется, что Дмитрий остался, что, несмотря на гибель главного воеводы, ничто не рухнуло. И войско, и полководец, спасшие, как ни верти, на днях всю Литву, сохранились и сохранились под его рукой.

Князья поднялись довольные. Все проблемы разрешились к общему удовлетворению, страхи и того, и другого ушли, осталась одна, последняя, скорбная, тяжкая обязанность.

— Что ж — хоронить?

— Да. Вечер уже... и ждут только нас. Давно.

— Пойдем. Да, большой человек был твой дед. Сколько он для меня сделал! Служил верой и правдой! Но это, оказывается, не главное...

Дмитрий изумлен: «Что же тогда главное?!»

— ...верой и правдой многие служат. Но какой от кого толк? Кто на что способен? Ведь иной и рад в лепешку расшибиться, да не получается ничего, не сподобил Бог. Верно?..

«Верно!» — еще больше изумляется Дмитрий.

— ...Бобра Бог сподобил. В ратном деле особенно. Первый был у меня, главный! Он мне победы приносил, выручал в самый-самый... — в глазах Любарта встают слезы, — теперь,., теперь на тебя надеюсь. Не подведи! Честь дедову не урони.

Они выходят во двор и видят стоящую молча толпу. Воины, крестьяне, охотники, дворня, мужчины и женщины, старики и молодежь, детишки — вся Бобровка. Смеркается, и в трех местах уже запалили факелы. Все взгляды тревожно устремлены на Любарта. Тот озадаченно оглянулся на племянника. Дмитрий шепнул:

— Хозяина объяви. Ждут — кто! Любарт кивнул и — толпе:

— Люди! Ваш хозяин покинул нас. Он ушел к праотцам, так распорядились боги. Это был замечательный человек, умный и справедливый. Могучий воин! Мудрый полководец! Сейчас мы отдадим ему последние почести по заслугам его. Но народу нельзя без правителя, дружине без воеводы, уделу без хозяина. — Любарт перевел дух и почувствовал тишину. Тишина стояла такая, что откуда-то издалека с улицы, из-за толпы до него донеслось, как звякнули стремена у соприкоснувшихся боками коней.

«Ждут. Да еще как ждут!» — Любарт возвысил голос:

— Первым помощником ушедшего воеводы был его внук, князь Дмитрий Кориатович. Он согласился управлять вами, пока...

Толпа взревела так громко и радостно, что Любарт умолк и распахнул глаза. И люди мгновенно поняли, что крик этот нехорош, неуместен, и умолкли мгновенно, вдруг, но «той» тишины уже не наступило. Напряжение спало, над толпой повис тихий шелест.

— ...пока отец или Великий князь Олгерд не призовут его на более важное место, для более важных дел.

— Важные дела и отсюда можно делать, — внятно проговорил кто-то в первых рядах.

— Точно... да... верно!.. верно... — подхватили, загалдели вокруг.

— А теперь!.. — еще возвысил голос Любарт, — отдадим дань скорби храброму воину Борису по законам предков!

Верстах в пяти от Бобровки, в излучине Стохода, в густейшей чаще скрывался довольно высокий холм с крутыми склонами. На вершине его с незапамятных времен располагалось языческое капище — огороженное частоколом чистое место с жертвенным камнем в центре, с девятью огромными дубовыми столбами вокруг камня, потрескавшимися и потемневшими от времени (кто знает, сколько они тут стояли?), обтесанными топором достаточно искусно, чтобы не только угадывать в них какой-то образ, но и отличать друг от друга.

Прямо против ворот капища, чуть ниже по склону возвышался «погребальный камень», сложенный из многих камней, но так искусно, что смотрелся как целый. Он был примерно по грудь человеку среднего роста, с плоской вершиной, на которую ставили гроб или клали завернутое в плащ тело.

Сейчас камень с трех сторон окружали высокие поленницы из березовых дров, обильно намазанные пахучей сосновой смолой, а понизу дегтем.

Любарт, Дмитрий, отец Ипат, Вингольд, Станислав, Михаил, остальные сотники, Гаврюха с отроками, сменяя друг друга, занесли колоду на холм и поставили на камень. Матвей, несший за гробом доспех воеводы, раскинул по крышке плащ и положил доспех, точно как на столе в доме. Отроки быстро заложили поленьями свободную сторону камня.

Распоряжался здесь Порат, старый-престарый подручник воеводы, когда-то давно, как слышал Дмитрий от старух, учивший Бобра воевать, а потом, уже в почтенные годы покалеченный в бою (правая нога у него не гнулась), отошедший от ратных дел и занявшийся ревностно религией предков, не давший угаснуть в Бобровке, на три четверти крещеной, языческим верованиям, обрядам, обычаям.