Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Эти слова тронули какую-то забытую струнку. Напомнили ему Москву и девочку на холодном крыльце с печальным недетским взглядом. Он опустил глаза, встал:

— Ну что ты, Любаня, не все же петухом скакать. Стареем понемногу...

— Да разве ж в старости дело?.. — И Люба замолчала.

Гостям показали детей, дом. Накормили, напоили, выкупали в бане и отправили отдыхать в жарко натопленную спальню.

Собираясь ложиться, Любарт удивленно говорил брату:

— Надо же, какие хоромы отгрохал твой чертенок! Ведь ни у тебя, ни у меня таких нет. Где он это подсмотрел?

— Это Любаня, — Кориат улыбался гордо, — это московская постройка, их манера, я насмотрелся.

— Так ведь мастера нужны.

— А чем у нас не мастера? Ты им скажи только, что надо, они тебе черта слепят. Этот-то терем наши ведь сладили.

— Да-а... Ладно! Вот с поляками, Бог даст, управлюсь, осенью себе такой же отгрохаю. А то как-то неловко даже, князь все-таки...

— Давай, давай. Только где ставить-то будешь, в Луцке или Владимире?

— М-м-м... В Луцке, пожалуй. Тут надежней, от поляков подальше, да и дом здесь похуже, старый...

В дверь постучали.

— Входите! — крикнул Кориат, а Любарт натянул назад уже полуснятый сапог. Вошла Юли с громадным подносом, на котором стояли кувшин, две кружки и множество мисочек со всякими закусками.

— Вот, на сон грядущий отведайте, отцы-князья, чтобы не скучно было. — Юли вызывающе улыбалась.

— О-о, красавица! — Любарт потирает руки. — Как ты догадалась?!

— Не я, княгиня послала. — Юли глазки в пол.

— Да брось ты прибедняться, Юли, — усмехается Кориат, — а почему кружки только две? Присядь с нами, поговорим, вспомним прошлое... Мы с князем Любартом сегодня ни о чем скучном говорить не будем. А, брат?

— Не будем! — весело соглашается Любарт.

— Я не смею, князь. Что подумают? Муж спросит... — Юли стреляет глазами на Любарта, тот смеется, откровенно ею любуясь.

— Ничего, ничего! Мы же не наедине остаемся. А потом, — Кориат шутливо повышает голос, — князьям перечишь?!

— Слушаю, князь, — Юли опять скромненько глазки в пол и исчезает.

— Ух, зверь-огонь баба! — выдыхает Кориат.

— Зачем же отпустил, раз забыть не можешь? — посмеивается Любарг.

— А то не знаешь!.. Ведь это она Митьку спасла тогда, после Турьи. Но не отдал бы... Если б она меня до ручки не довела.

— А-а! Слабак, значит.

— Да не слабак! Разве в постели только дело?! Она ведь такая была стерва — сказать нельзя! Это дай, то достань, это вынь да положь — иначе не дам! Это не так, то не этак, с ума можно спрыгнуть! Поверишь ли — на меня драться лезла! С кулачками своими... А я терпел! Из-за способностей ее... в постели... А ты говоришь — слабак... Царапалась как кошка, кусалась! А уж служанок, наверное, точно — била. Хотя я не видел...

— Так чего жалеешь?

— А! Так ты посмотри, какая она стала! Шелк!

— Кто же ее так... перекроил?

— Да Митька мой! Черт его знает — как! А сделал! Вот и вздыхаю... Мне надо было!

— А смог бы?

— Смог... Если б захотел. А вот, дурак, не захотел.

«Ох, вряд ли! Уж самомнение-то у тебя», — подумал Любарт, а сказал уже без улыбки:

— Не жалей. Мало у тебя баб? Это дурь ведь оттого, что она не твоя.

— Да уж теперь... Но как взгляну на нее, как вспомню — ухх! Все дыбом! Юли вернулась с кружкой. И они долго сидели, вспоминая дорогу из Орды в Москву, Москву и все, что было после Москвы. Кориат разошелся, усталость и печаль исчезли из его глаз (Любане бы взглянуть!), он сочинял на ходу, а сейчас еще и понравиться Юли хотел, и такое загибал, что Любарт то держался за живот, то вытирал слезы, то просил брата хоть минуту передохнуть, а Юли после кружки меда, хотя в рассказах она выглядела не всегда симпатично, закатывалась аж до визга, а слезы и не пыталась утирать.

Поздно ночью, когда она собралась уходить, Кориат попробовал подкатиться проводить. Но Юли повернулась к Любарту:

— Князь, уговори его или подержи, чтоб настроения ни себе, ни нам не испортил. Так ведь хорошо посидели!

— Миша, посидим, — засмеялся Любарт, — в кувшине еще есть...

— Если мало, я сейчас принесу! — вскинулась Юли.

— Не надо... Прошлое не вернешь, а настроения действительно жаль, — Кориат откинулся на спинку лавки, и глаза его сразу опять устали, — ах, Юли, Юли... Не доверяешь?

— А ты сам-то себе доверяешь? Особенно сейчас. Только честно!

— Ладно, ступай с Богом.

— Покойной ночи. Ложитесь, а то Дмитрий завтра рано прискачет, послали за ним.

Дмитрий действительно прискакал рано, но гостей будить не велел, пусть проснутся сами. Пока он приводил себя в порядок, Люба распоряжалась насчет стола, и когда Дмитрий стал проверять, так ли все приготовлено для гостей, как полагается (с некоторых пор он привык, приучился — каким образом и сам бы не объяснил! — проверять исполненное. Все, что можно!), то только развел руками и поцеловал жену — все было «как полагается», даже лучше.