Владимир Кожевников - Забытый. Литва

А того там и не было. За минуту до развязки Кориату стало плохо, и отроки унесли его с балкона.

Плохо, видно, было и отцу Ипату, который сидел в углу двора, прямо на камнях, смотрел в землю, икал и все твердил монотонно:

— В манду! Мы, что ли, не лыцари!

* * *

Так что когда над ристалищем взлетел приветственный крик, из своих к Дмитрию бросился один Гаврюха:

— Ну что?! Что случилось-то?! Почему ты так робко?! Он бы уж давно!..

— Да я как надо все сделал. Сил уже не оставалось, вот и...

— А как же ты смог?!

— Да вот так... Из своих запасов. — Дмитрий улыбнулся безмерно устало, лицо его было аж серым. — И слава Богу!

— Да уж! — Гаврюха забирает у него меч, щит, трясет руку и даже, кажется, к губам подносит, Дмитрий не очень замечает, не очень соображает, у него начинает плыть перед глазами, он садится на землю, чтобы не упасть.

Набегает куча народу, все что-то говорят, кричат, хлопают по плечам, по спине.

И вдруг выворачивается «черненький» и на ухо:

— Вот это правильно, князь! Останься он жив, вы умерли бы этой же ночью! А теперь все хорошо! И не только для вас. Видите, сколько народу радуется!

— Не понял! — Дмитрий трясет головой. — Он что, помер что ли?! Но все всех отталкивают, что-то кричат, «черненького» оттирают...

— Гаврюха! Рыцарь что, помер?!

— А х... его знает! Сейчас посмотрю, — и через минуту Гаврюха подходит с обескураженным вытянутым лицом:

— Князь! Он помер!

— Как?!! — Дмитрий вскакивает на ноги. — Я ж его тихонько, плашмя... У меня из головы вылетело напрочь, что его убивать надо! — а сам вспоминает глаза рыцаря там, у стены, в последний момент. — Правда, что ль? Гаврюха! А ну гляди мне в глаза!

Гаврюха заглядывает, и его словно бьют по лицу, он дергается, отлетает назад, ударяется спиной о кого-то, закрывается рукой:

— Помилуй, князь!

Дмитрий крепко зажмуривается. «Вот так! А ты все скромничал... Раз уж это есть, разве можно этим пренебрегать? Это ведь оружие почище меча выходит! Если б не оно, валялся бы ты уже здесь без головы... А ты все в благородство играешь...» — он открывает глаза и... Это уже другой человек.

— Пойдемте, рыцарь, пойдемте, — черный переводчик тормошит его за плечо. — Вас требует Великий магистр, объявить победителя.

— Объявить? Хорошо, хорошо, пошли. Гаврюха!

Гаврюха подскакивает с каким-то совершенно побитым видом.

— Ты что? — удивляется Дмитрий.

— Князь! Я на тебя теперь...

— Ты что — дурак?! Впрочем, ладно, после! Пойдем! Скажи им, чтоб вели, но сам от меня ни на шаг.

— Почему?

Дмитрий наклоняется к нему:

— Кто на кого молиться должен?! Ты меня уже второй раз спасаешь! Только ты помогал! Цыц! Молчи! И рядом! Если кто что — только шепни, я любого гада в порошок сотру! Понял?!

— О-о! Князь! Пойдем!

Их ведут на середину двора. Все замолкает. Становится еще торжественней, чем перед поединком.

На балконе поднимается со своего места Магистр.

Он поднимает руку и громко произносит что-то. Раздается приветственный крик.

— Что он сказал?

Переводчик шепчет Дмитрию на ухо:

— Он сказал, что поединок был честным и прошел по всем правилам рыцарства.

— А что это значит?

— Это значит, что никто в пределах Ордена не будет вам мстить.

— Ого!

Вечером состоялся официальный торжественный прием литовских послов Grossmeister'oм Ордена.

На этот прием посольство шло уже в полном составе, в парадных одеждах, во главе с Кориатом, очень бледным, но на взводе, сияющим, остроумным и, конечно, неотразимым для дам. Хотя, впрочем, ни одной дамы на приеме быть не могло.

Но до этого...

Для Дмитрия-то, конечно, весь день стал сумасшедшим, плохо сознаваемым калейдоскопом: какие-то люди, лица, слова, дамы в восхищенных улыбках, слуги, кресты на плащах, снова улыбки... И все это на фоне удивительного ощущения — жив! То есть в течение нескольких часов после поединка он осознал, насколько основательно вбил в себя, чтобы не мучиться и не волноваться перед боем, что с жизнью придется расстаться — ну и черт с ней! И восхитительно было снова привыкать к тому, что нет еще! Поживем!

Дмитрий удивлялся и радовался всему, что попадалось на глаза, все казалось таким милым, добрым. Даже немцы. Даже рыцари. А ведь действительно было странно: они действительно были все милы и добры, все улыбались Дмитрию, говорили что-то приятное, похлопывали по плечу. Что за чертовщина! За весь день Дмитрий не увидел ни одного угрюмого или просто хмурого лица! Ведь погиб знатный барон, человек, наверное уж, для Ордена не последний!