Владимир Кожевников - Забытый. Литва

— Идет! — Дмитрий веселеет, усмехается.

— Хватит, петухи! — цыкает монах. — Завтра посмеетесь, нынче ни к чему это.

— Да ладно... — Гаврюха засобирался уходить.

Наказав ему еще раз никого к ним не пускать, особенно Кориата, монах стелет себе на полу у Дмитривой кровати, укладывает его и, покрестив себя, Дмитрия, углы, порог и собственные ноги, укладывается сам, бормоча напоследок:

— Бог не выдаст! А свинье... — х... Мы тоже лыцари...

Один от страха помер, другой ожил.

Пословица

Было настолько торжественно, что у всех тряслись поджилки. Умели рыцари обставить убийство, — а что творится простое мерзкое убийство, никто, кроме дам, не сомневался, — роскошно и великолепно.

Только на монаха, кажется, ничего не подействовало. Вмазав с утра ковш браги, он время от времени рокотал:

— В манду! Двум смертям не бывать, а мы не лыком шиты. Что нам лыцари, мы сами лыцари...

Хотя, понятно, настроеньице у него, да и во всем посольстве, было хреновато.

Рыцарь был огромен, закован в железо — гора!

Дмитрий вышел в московской кольчуге (свадебный подарок от тестя), чем вызвал завистливое «Ахх!» собравшихся наблюдать поединок рыцарей. Кольчуга была вожделенной добычей, за нее рыцарь мог прозакладывать любое оружие, не одного коня, красавиц рабынь, да мало ли... Кольчуга достанется победителю, и хоть самому ему она, пожалуй, будет маловата, тем не менее... Этот «Ахх!» адресовался ему, будущему владельцу.

Утром монах проснулся поздно, было уже светло, и заорал, не прокашлявшись, басом:

— Эй, кто там! Мы жрать нынче будем, аль нет?!

Этот крик разбудил Дмитрия, который, потянувшись, глянул в окошко, увидел там заголубевший край неба и вдруг спросил:

— Отец Ипат, ты хотел мне шиповника с того берега притащить... Помнишь?

— Помню! Только лучше я тебя самого туда отвезу, ягоды разные, сам выберешь, какие больше понравятся. Идет?

— Идет! — Дмитрий вскакивает, машет руками, а монах радостно отмечает про себя: «Об потом думает, значит, не должен бы помереть-то!»

— Давай одеваться, а то, небось, эти ждут уже.

— Подождут, морды, что их баловать. — Монах зовет Гаврюху, они одевают князя бережно, внимательно, строго — в бой! Только вот... Сами-то они в бой не идут. Бой не для них! Бой только для него одного, и это делает их такими виноватыми!

— Ну что у вас вид, как у индюков! Сил моих нет!

— Да что... Легко что ли провожать...

— Куда провожать?

— Известно куда... Откуда не всегда и...

— Отче, да ты что?! Я что сюда, за пятьсот верст, киселя хлебать приехал?!

— Ах, князь! Как я рад, что у тебя настроение такое!

— А каким же ему еще быть! Гаврюха, давай оружие!

Вот тут-то Ипат и хватил свой ковш браги, с этого момента и бубнил:

— В манду! Мы, что ли, не лыцари?

* * *

На балконе уселось общество. Великий магистр Генрих фон Арфберг, магистры, бароны, знатные рыцари. Отдельной стайкой дамы: шляпы с перьями, ослепительные кружева, веера, драгоценности. Было тут слева, с самого края, и все литовское посольство. Кориат сидел полумертвый, желтый, с остановившимся взглядом. За ним присматривали два отрока. Весь вчерашний вечер он прометался из угла в угол в своей келье, стараясь придумать какой-нибудь выход, всю ночь не спал, представляя себе так и эдак будущий поединок. И сейчас вид его был просто ужасен.

Дамы особенно заметили это.

— Почему литовский посол так переживает? — шептались они между собой, — неужели он думает, что поражение от рыцаря Ордена как-то уронит его престиж? Ни для кого не позор уступить рыцарю Ордена, тем более для этого мальчика... Тем более, надо полагать, благородный барон Ульрих фон Ротенбург оставит его жить...

Загнусили трубы. Все было готово, прибрано, красиво, на месте, как это бывает только у немцев: трубачи, герольды, арена, зрители. И участники.

Дмитрий стоял с монахом и Гаврюхой в своем углу двора. Напротив маячила огромная фигура в железе. Меч у рыцаря тоже был огромный, а вот щит маленький, как игрушка, будто для проформы, будто и не нужен он ему вовсе.

И в эти, главные, может быть, для Дмитрия минуты монах ослаб, ни словом, ни видом своим не смог помочь, подбодрить. Что-то мычал, бормотал — и все. Толковое говорил Гаврюха:

— Видишь, панцирь какой! Оно с одной стороны хорошо — движения сковывает, устанет он быстро, столько железа на себе таскать... Но пробить... Так что бестолку не бей. Вообще не бей. Отмахивайся, отходи, как будто боишься. Он тогда вразмах пойдет. Понимаешь?