Александр Дюма - Сальватор

И тогда личность исчезает, человек начинает принадлежать Богу, удовольствиям или же искусству. Но себе он больше уже не принадлежит.

Мы видели, как Кармелита попробовала себя на приеме у госпожи де Моранд в тот вечер, когда она снова увидела Камила де Розана и при виде его потеряла сознание.

Однажды домой к Кармелите пришел старик Мюллер и сказал девушке:

– Пойдем со мной!

И повел, не сказав, куда.

И однажды утром она проснулась в Италии. Когда они прибыли в Милан, Мюллер отвел ее в театр «Ла-Скала». Там шло представление «Семирамиды».

– Вот твой монастырь, – сказал он ей, обводя рукой театр.

Затем, указав на укрывшегося в глубине одной из лож Россини, добавил:

– А это – твой бог!

Спустя две недели она уже дебютировала в «Ла Скала», исполняя роль Арзас в «Семирамиде», а Россини объявил ее примадонной Италии.

Через три месяца, когда она в Венеции спела партию Донны ДельЛаго, молодые венецианские дворяне устроили ей на Большом канале под окнами ее дворца такую серенаду, что о ней до сих пор помнят все городские гондольеры.

За те два года, которые она провела в этой музыкальной стране, она, как мы уже говорили, шла от успеха к успеху. Она перешла в разряд див. Ее обнимал Россини, Беллини написал оперу именно для нее. А Россия, которая уже тогда старалась переманить из Франции великих артистов, которые не были признаны на родине или которым мало платили, предложила Кармелите такие деньги за ангажемент, что это сделало бы честь принцу королевской крови.

Итальянские маркизы, немецкие бароны, русские князья и сотни других претендентов толкались локтями, стараясь завоевать ее руку. Но ее рука, видно, продолжала сжимать холодную руку Коломбана.

Поэтому восторг толпы, который мы описали в начале этой главы, был вполне оправданным, несмотря на всю его преждевременность.

Зал сверкал цветами, бриллиантами и светом.

Двор занимал первые ряды партера, жены послов устроились в ложах балкона, а жены министров в ложах напротив сцены.

В пятой слева от сцены ложе сидели три человека, чья красота привлекала внимание всех присутствующих в зале и чье счастье являлось предметом зависти каждого.

Это были наш приятель Петрюс Эрбель, год тому назад женившийся на принцессе Регине де Ламот-Удан, юная и очаровательная принцесса Регина и маленькая Абей, которая, только-только выйдя из детского возраста, сохранила от юных лет лишь тот последний луч, который хранят от утра жаркие весенние деньки.

Напротив этой ложи, по другую сторону зала, справа от сцены, сидела парочка с таким блаженством во взоре, что это тоже притягивало к себе взгляды людей. То был наш приятель Людовик, совсем недавно женившийся на маленькой Рождественской Розе, которая после смерти господина Жерара стала миллионершей и окончательно поправила здоровье благодаря любви Людовика.

Особое же внимание привлекали к себе две центральные ложи, находившиеся прямо напротив сцены. Вернее сказать, те люди, которые их занимали. Сразу же оговоримся, что внимание, которое приковывала к себе правая ложа, было несколько иного рода, чем интерес, вызываемый ложей слева.

В этой левой ложе расположилась, разложив вокруг себя ослепительное, как солнце, платье, превосходя размерами будущие кринолины, принцесса Ванврская, очаровательная Шант-Лила. Время от времени она томно поворачивала голову, отвечая господину де Моранду, который старался держаться, вернее делал вид, что старается держаться в глубине ложи.

А самое большое любопытство зрителей вызывали люди, сидевшие в левой ложе.

Вы, вероятно, уже не помните, дорогие читатели, да, признаться, и мы сами с трудом вспомнили о той восхитительной танцовщице по имени Розена Энжель, на представлении которой в Венском Императорском Театре нам с вами довелось однажды побывать.

Именно она сидела в центре левой ложи в платье из белого атласа, сверкающем жемчугами, бриллиантами и другими драгоценными камнями. Справа от нее, сегодня одетый во все черное, сидел человек, которого мы видели в Венском театре в одежде из белого кашемира, украшенной золотом и жемчугом, и в тюрбане, над которым, словно произрастая из огромного изумруда, возвышалось перо павлина. Тот, кого в зале Императорского театра все приняли за владельца алмазных приисков Пунаха, генерал Лебатар де Премон.

Слева от синьоры Розены Энжель так же, как генерал, во всем черном, как тень танцовщицы, сидел серьезный, как само горе, господин Сарранти.