Петер Хакс: Геновева

Голо.Простите?

Ханс.Ваши люди получили согласие пфальцграфа?

Голо.На что?

Ханс.На смертный приговор?

Голо.У них создалось такое впечатление.

Ханс.Но что он сказал?

Голо.Дословно?

Ханс.Да, дословно.

Голо.Пфальцграф сказал, что с приговором можно обождать. Дескать, он сам будет судить, как только заживет его рана.

Ханс.Он оставляет приговор за собой?

Голо.Эта отсрочка – последняя непроизвольная судорога его неуправляемого чувства. Он будет благодарен нам за верность, если мы избавим его от этой муки.

Ханс.Я того же мнения.

Голо.Значит, судебное заседание начнется немедленно.

Ханс.Я возражаю. Сословный суд не вправе выносить приговор особе, подлежащей имперской юрисдикции, и вероятному наследнику, подлежащему имперской юрисдикции. Это дело императора.

Голо.Пфальцграф выносит приговор именем императора.

Ханс.Точно так.

Голо.Я выношу приговор именем пфальцграфа.

Ханс.Но не жене и ребенку пфальцграфа.

Голо.Это весьма формальный подход.

Ханс.Именно в наши дни, господин камергер, когда жизнь чревата нарушением порядка, формальности часто являются последней остановкой перед безудержным хаосом. Надежная охрана, строгая охрана, на это нечего возразить. Но не смертный приговор. Надеюсь, вы меня поняли. Впрочем, я, кажется, должен был упомянуть, что в канцелярии императора принято решение, согласно которому жизнь пфальцграфини неприкосновенна для всякого, кроме самого графа. А вот и пфальцграфиня.

Геновевас младенцем Горемиром. Ее костюм из первого акта за десять месяцев превратился в отрепья.

Ханс.Ведите свой процесс по старому обычаю, камергер. Но приговор вынесет только пфальцграф. (Геновеве.) Госпожа пфальцграфиня, надеюсь, вы и молодой господин в добром здравии?

Геновева.Благодарю вас за участие, комендант. Желаю и вам не хворать. Передайте поклон моему господину императору.

Ханс.Исполню незамедлительно. Уходит.

Голо. Ну?

Геновева. Ну?

Голо.Как вам понравилось ваше размещение? Есть жалобы?

Геновева.Да, на прежних жильцов.

Голо.В чем они провинились?

Геновева.Некоторые из них, уходя, забыли убрать свои кости.

Голо.Охотно предоставил бы вам жилье получше. Но у нас в Пфальце очень строгие предписания, никаких поблажек при отбытии наказания. Так вы говорите, там внизу еще остались скелеты?

Геновева.Правда, до сих пор среди них нет грудных младенцев.

Голо.А как насчет ежедневных облегчений?

Геновева.Плохо. Мне приходилось шлифовать ногти, пользуясь гранитом подземелья.

Голо.Такой гранитный напильник – острый инструмент, простите мне это упущение.

Геновева.Я уже научилась. Когда есть время, можно многому научиться.

Голо.Да, но это сравнительно приятное время истекло. В часовне ждет суд, перед которым вам предстоит держать ответ.

Геновева.За что?

Голо.Вас обвинят в прелюбодеянии с покойным господином стольником.

Геновева(непроизвольно смеется). Признайтесь, по крайней мере, что это обвинение ложно. Ведь мы здесь одни.

Голо.Я бы не признался в этом перед Богом.

Геновева.Боитесь отвечать?

Голо.Однажды у вас был выбор между милосердием и властью, припоминаете? Вы избрали милосердие.

Геновева.И за это меня судят, таков ваш ответ?

Голо.За это.

Геновева.А мой господин Зигфрид, он еще жив?

Голо.Оставьте надежду.

Геновева.Как можно? Ведь это моя единственная надежда.

Голо.Она обманула вас, как я и предсказывал. Теперь я могу предложить вам только смерть, вам и ребенку.

Геновева.Ребенку?

Голо.Конечно.

Геновева.Но чем виноват ребенок?

Голо.Он не виноват. Это вы виноваты перед ним.

Геновева.Но вы же не дерзнете посягать на род Зигфрида?

Голо.Совершенно верно. Посягая на ребенка, я тем самым доказываю, что он не потомок Зигфрида.

Геновева.И нет никакого выхода?

Голо.Есть один выход, потому я и веду с вами этот неофициальный разговор.