Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

– Ты что, дед, с печки что ли упал, – усмехался Валентин. – Ты хоть Фрейда-то

читал?

– А на хрена мне твой Хрейд здауся. Я и без Хрейдов тваих ведаю, шо нельга

лаяться на Божье.

– А ты почитай, почитай, на ночь хорошо помогает, – увещал Валик деда,

застегивая портфельную застежку.

Дед грустно вздыхал. Долго гасил самокрутку и уходил в свою комнату. Потом

он и вовсе ушел из жизни. Черты его доброго лица, а с ними и его тихие

неторопливые речи стали стираться из внуковой памяти.

Но не читавший Фрейда дед оказался прав. И теперь всякий раз, когда

приходит этот коварный, разноцветный месяц, Вили не говорит «ненавижу», он

просто открывает стеклянную полку книжного шкафа и извлекает виновницу

своих воспоминаний. Виниловая пластинка в старом, потрепанном и

пожелтевшем конверте. Четверка людей на полосатой зебре перехода

лондоновской улицы Abbey Road….

Запутавшись в тюлевой занавеске, луч проник в узкую, как школьный

пенал, комнату. Он привычно заскользил по облезлой стенной штукатурке и

разбудил Валентина. К моменту описываемых событий это уже был рослый и

уверенный в себе молодой человек, чья неаполитанская внешность плюс

видоизмененное на западный манер имя Вили служили объектом домогательств

молоденьких студенток и немолодых, но состоятельных гомосексуалистов.

Вили нехотя открыл глаза и посмотрел в окно. Там не спеша разворачивалось

теплое сентябрьское утро. Проснувшаяся с хозяином комната наполнилась

трамвайными звонками, шарканьем дворницкой метлы и голосами

многочисленных жильцов блочно-панельного дома.

– Катька, слухай сюды, – высунувшись из окна, обращался к сожительнице

рецидивист Мотора, – ты того, больше красный «портвяк» не бери.

– А чем тебе красный не в масть? – удивилась сожительница.

– Да рожа после него, аж зеркало кривится, – хмуро объяснил рецидивист.

– А на кой тебе на нее глядеть? Ты что, цуры своей уголовной никогда не видал?

– крикнул ему с палисадника подполковник Спиридонов.

– Слышь, ты, базары-то фильтруй, а то не посмотрю, что ты старый. Выйду и

шнуфт твой ментовский…

– Сиди ужо, злыдень, – оборвал его Спиридонов, – а то я тебе выйду. Я таких, как

ты, видал-перевидал. Я таких урок на восемь множил, а потом делил… -

полковник на секунду задумался и, зашамкав пересохшими губами, произнес -

на пять.

– Опять, б…, рубашку не погладила. Хер я в грибы поеду, – перебил

Спиридонова отставной майор Вася.

– А на кой ты там кому упал. Ты что в рубашке, что без – сморчок-сморчком.

Одно слово – бледный спирохет, – негромко крикнула Васина жена. И от этого

вскрика балконное стекло зашлось мелкой противной дрожью.

Противный звон оконного стекла окончательно разбудил Валентина.

– Так, пора пробуждаться, – сказал он и легко, сразу на две ноги, спрыгнул с

кровати.

Сегодня Вили был дома один. Это было счастье.

Счастье не в том, чтобы тебя понимали, а в том, чтобы утром безраздельно

владеть туалетом и ванной, – сказал он, подставляя ладони под упругую водную

струю. Ополоснув лицо, Вили стал неторопливо, подобно опытному мастеру

кисти, ровными и сильными мазками наносить на розовые щеки приятно

пахнущую заграничную пену. Сладковатый запах щекотал ноздри и будил

подсмотренные в мягко-эротическом журнале «For man only» фантазии.

Вскоре в музыку падающих вод и урчание сантехнических труб вкрался

вибрирующий звук телефонных трелей.

Фыркая и стирая на ходу благоухающие остатки импортного крема «Калинос»,

Вилли зашлепал к недовольно рычащей на шатком трюмо телефонной трубке.

Короткий соединительный щелчок– и мембрана прогундосила аденоидальным

голосом невидимого собеседника.

– Ты что там, оглох! Битый час к тебе прорываюсь.

– А кто это? – спросил Вили.

– Кто-кто, «черт с письмом». Ты что, забыл, о чем договаривались? Проснись и

пой. Ты диск заказывал или нет?

– Какой диск? Ты кто? – обеспокоенно переспросил Вили.

– Ну, чувак, ты точно с коня упал. Это же я. Расслабься и шевели извилинами, -

телефонная труба мерзко хохотнула.

Спрятанный где-то в проволочных телефонных лабиринтах хохоток мог

принадлежать только одному человеку. Одни называли его «Ржавый» и

держали за «шестерку». Другие – «Апельсин», и бросали на оперативные

разработки по борьбе со спекуляцией. В кругу Вилиных знакомых звонившего