Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

придорожные лопухи. Видимо, название Монте-Карло псу ни о чем не

говорило. Вили еще посидел немного на торчащем из земли куске бетона,

глядя, как аппетитно сжирает животное кулинарные изыски развитого

социализма. Затем нехотя встал и медленно пошел к трамвайной остановке.

Собака оторвалась от своей трапезы и печально смотрела ему вслед.

Ровно в 2 часа, шурша разноцветным лиственным ковром, Вилли

появился у памятника. Мефистоклюс был на месте с пакетом в руках. Вокруг

не было ни души, только бронзовый памятник Пениса Эдмундовича, хмуро

кося глаза к переносице, осуждающе смотрел на Вили.

«Ну, вот все в порядке, все будет хорошо», – подумал Вилли, но на всякий

случай отвел свой взгляд от бронзового свидетеля.

Без лишних слов перешли к делу. Дрожащей рукой Вили вскрыл пленку и

извлек черную щербатую поверхность пластинки на солнечный свет. Диск был

безупречно нов и покорно лежал на Вилиных руках, играя солнечными

бликами.

Что, поймал кайф? – заметил Рыжий. – У меня товар что надо. Пластинка – муха

не сидела. Одно слово, девственница, – и, как утром в трубку, мерзко хохотнул.

Достав из джинсового кармана 9 красных рублей (как меж собой называли

десятирублевки), Валентин передал их в конопато-волосатые руки продавца.

Помусолив бумажки, Мефистоклюс мотнул своей рыжей гривой и исчез в

боковой дорожке парка. Летящей походкой удачливого человека Вилли

устремился к парковому выходу. Он уже видел чугунный рельеф парковых

ворот, когда сзади послышался топот тяжелых шагов. Острая всепроницающая

боль, распадаясь на искры и всполохи, сковала тело. Ощущение было такое, как

будто огромный гвоздь, пройдя сквозь тело, пригвоздил Валика к асфальтовой

дорожке. Последним, что помнил Вили, был ускользающий из рук

пластиночный пакет, чьи-то размытые тени и гулкий топот удаляющихся

башмаков. Все это вскоре потонуло в каком-то ватном тумане, в котором

Валентин разглядел лицо своего умершего деда.

– Верасень, – сказал дед и растаял в наступившей темноте.

Вили, открыл глаза. Дико болела голова, и сухая горечь жгла распухший

язык. Если бы не запах касторки, эфира и четкие контуры стенной газеты

«Хирургия», Вили бы подумал, что он очнулся после хорошего бодуна. Он

пошевелил пальцами рук и ног, убеждаясь в их сохранности. Затем, осторожно

поднимая руку, поднес её к ноющей голове. Рука уткнулась в плотную, как

капустная кочерыжка, повязку.

– Глянь, малый очухался, – сказал кто-то рядом. А потом громко стал звать

медсестру. Вскоре, цокая супортированными шпильками, шурша халатами и

шаркая полиуретановыми подметками, в палату втиснулось великое множество

медработников. Среди них особо выделялся моложавый человек с кулаками и

внешностью колхозного коновала. Он забавно жонглировал эбонитовым

молоточком и диктовал какие-то профессиональные термины быстро пишущей

медсестре.

– Ну, малый, будешь жить? – спросил он напоследок и высоко подбросил свой

молоток. Сделав замысловатый пируэт, молоток скрылся в кармане халата.

На улице уже совсем стемнело. Зажглись фонари, причудливо закачав на

больничной стене голые ветки. Валентин с интересом смотрел на этот

фантастический танец и, убаюканный его замысловатой хореографией,

задремал. Дверь, противно заскрипев несмазанными петлями, оборвала

зародившийся было сон. В проеме, освещенная коридорными огнями, стояла

мать. Всхлипывая, она подошла к кровати.

– Не надо, мама, – попросил её Вили.

– Хорошо, – пообещала мать и спрятала носовой платок.

– Ну, что там есть нового? – Вили, взглядом указал в направлении окна. Мать

принялась сбивчиво рассказывать о событиях последних дней. Из её слов

выходило, что Вилиным состоянием интересуется огромное количество людей

в разных концах необъятной страны. Звонила бабушка из Мелитополя, тетя

Лиля из Кривого Рога, дядя Миша из Череповца, некий таинственный Игорь

Максимович из Москвы и, наконец, следователь товарищ Черепанов из

районного отделения милиции. Последняя новость вызвала живой интерес на

осунувшемся лице Валентина.

– Ну и чем же интересовался этот любопытный человек? – поинтересовался он,

приподымаясь на локтях.

– Да лежи ты, – остановила его мать. – Ничего страшного, просто спрашивал,

что ты делал в парке, – ответила мать

– И что же вы ответили? – беспокойно спросил её сын.