Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

– Сказала, что не знаю, – и она беспомощно развела руками.

– Напрасно, надо было сказать, что я собирал гербарий.

– Хорошо, сынок, в следующий раз так и скажу, – пообещала мать. – Хотя

знаешь, следователь как-то туманно намекал, что в парке ты якобы занимался

спекуляцией. Это правда, Валик? – настороженно поинтересовалась она..

– Ну, что вам на это сказать, мама. Безусловно, в каждом предположении

кроется частица истины.

– Так значит ты все-таки, несмотря на наши с отцом просьбы, по-прежнему

торгуешь? – заволновалась мать.

– Я не торгую, мама. Я несу культуру в массы, – ответил Вили, – а это две

больших разницы.

– Тоже мне, миссионер выискался, – мать чуть улыбнулась.

– Да уж, что-то наподобие новоявленного Сан-Валентина, – кисло улыбнулся

Вили.

– Ну, ничего, – приободрилась мать, – главное ты, Слава Богу, жив, – и свободной

от авоськи рукой она сделала некое круговое движение, не то перекрестилась,

не то отогнала от себя назойливую муху, – а дальше, как ты говоришь,

прорвемся.

– Да я вот тут тебя гостинцев принесла, – мать стала дрожащими руками

вынимать из авоськи кульки и пакеты. Кульки издавали дразнящий ноздри

запах куриного бульона. Пакеты дурманили ароматом ливерных пирожков.

Валентин вдруг вспомнил о Мальчике.

– Мама, – вскрикнул он и прикоснулся к материнской руке. – Я вас очень прошу,

купите, пожалуйста, ливерки и покормите собаку.

– Какая собакаВалик? Сейчас тебе надо думать о себе, а не о какой-то собаке.

– Ну, во-первых, не о какой-то, а о Мальчике, – поправил мать Валентин, – а во-

вторых, исходя из ваших же слов, обо мне волнуется чуть ли не полстраны,

включая и славные органы по борьбе со спекуляцией.

– Да уж, – подтвердила мать.

– Ну вот видите, а собакой не интересуется никто. Понимаете, мама, никто!

Согласитесь, что это не есть хорошо, – и Вили несильно сжал материнскую

ладонь. – Так вы купите Мальчику колбасы? – уже в дверном проеме поймал её

Вилин вопрос.

– Ладно, – пообещала мать и закрыла за собой дверь.

Утром в палату влетел Вилин приятель Мотыль.

– Одноклеточный, как же ты мог так лажануться? – закричал он с порога. – Ты

что, не понимал с кем связываешься. Я же тебя предупреждал, что может быть

подстава. Предупреждал?

Вили согласно кивнул головой.

– Ты дыней то особо не крути. Побереги, что в ней еще осталось, – заботливо

сказал Мотыль и, вздохнув, добавил – хотя, судя по тому, что ты отмочил, в ней

ничего и не было.

– Из вас, my friend, мог получиться очень неплохой диагностик, – улыбнулся

Валентин.

– Не знаю, какой бы из меня вышел диагностик, но контора меня уже по твоей

милости трясет.

– И чем же интересуются доблестные рыцари идеологических ристалищ? -

настороженно спросил Валентин.

– Ну, mon cher ami, вам бы да не знать их интересов. Они столь же обширны,

как и Красноярские лагеря. Слыхали о таких?

– В следующий раз скажешь своим энциклопедистам, что я собирал гербарий, -

оборвал его Валик и трагически вздохнув, добавил, – дороговатый, правда,

гербарий получился.

– Ну ладно, ты давай не пыли, и главное – не колись, а там глядишь, что-нибудь

и сварганим. Народ тебя любит, – уже у порога крикнул Мотыль.

– Присмотри за Мальчиком, – попросил его Валентин.

– Пардон, май херц? – Мотыль с беспокойством уставился на травмированного.

– Ну, чего ты таращишься? Мальчика что ли не знаешь? Пес бездомный, что во

дворе моем живет, – пояснил Вили.

– Нет, mon colonel, вас явно, положили не в то отделение, – присвистнул

Мотыль. – На дворе грядут репрессии, – и Мотыль указал в направление

городского отдела МВД, – а он про какого-то пса плетет!

– Репрессии приходят и уходят, а пес может сдохнуть с голодухи. Согласись,

что это не есть very well, – и Вили отвернулся к стене.

– Резонно, – сказал Мотыль, запирая за собой дверь.

Вскоре однообразные больничные дни Валентина стали скрашивать два

моложавых человека в серых двубортных костюмах – Петр Александрович и

Александр Петрович.

Петр Александрович носил в петлице университетский ромбик и походил на

положительного киногероя. Александр Петрович, напротив, имел лицо вечного

переэкзаменовщика, а в петлице– значок спортивного общества «Динамо».

Первое время люди деликатно интересовались здоровьем, а затем переходили к

вопросам. Но через несколько дней сменили тактику. Вначале задавали