Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

вечер грозил обернуться протоколами, допросами и кто знает, может и

тюремными нарами. Последнее обстоятельство пугало более всего.

«По-моему, то, что, я сейчас сделаю, произведет на опера неизгладимое

впечатление. Подумаешь, годом меньше, годом больше!» И Фима сильно пнул

конторщика носком «саламандровского» ботинка под пах и со скоростью

пущенного Фаиной Мельник ядра полетел, кружа и петляя по заснеженным

улицам многомиллионного города. «Щучкой» брал он заборы. Накатом -

лестничные марши. Шаг был твердым. Толчок мощным. Ветер гудел в ушах, а

клаксоны авто причудливо волновали спинномозговую жидкость…

Силы покинули Фиму. Ноги сделались ватными. Толчок вялым. В ушах

звенело. В груди першило.

– Финиш, – определил Фима и рухнул под фундамент одиноко стоящего здания.

– Сушите сухари и не сучите пятками, гражданин Пиранер! Ваше будущее

представляется нам таким же безрадостным и шершавым, как стены этого

строения! – ехидничал Фимин внутренний голос.

– Ну, это мы еще будем посмотреть! – возразил Фима и, поднявшись на ноги,

принялся соображать, куда его занесло…

«Финиш» представлял собой небольшой окруженный строительством квадрат.

Серое казенное здание (не то райисполком, не коммунальная контора) и старые

тополя у его стен, несомненно, доживали последние дни. «А что здесь есть

такое?» – подумал Фима, увидев входящих в строения людей. Он поднял глаза

на надпись, висевшую над входом.

– «Да это же cинагога! Глухая окраина! Это ж сколько я отмахал! На книгу

Гиннеса, не меньше! А народ чего тут струится, до пасхи вроде еще далеко? Ба!

Да сегодня же суббота! Шабес! То-то я думаю, отчего непруха катит! Как там

сказано в Книге Книг: шесть дней делай дела, а в седьмой день – суббота покоя, священное собрание! Может зайти помолиться, попросить Бога отвести беду?

Сказать что я… Нет там, наверное, контора пасется, заметут раньше, чем рот

успеешь открыть. Я лучше тут попрошу. Господи, прости и помилуй мя

грешного, – быстро зашептал Фима, – не по злому умыслу, не корысти для

торговал я в субботу. Видят небеса: исключительно от человеколюбия. Ефим

задрал голову к темному небу:

– Попросил человек – «Фима, достань!» Я достал. Попросил принести в

субботу– я принес. Фима же добрый! Фима никому не откажет!

Фима, не могли бы вы достать для меня джинсовый костюм? И что я ему

должен ответить? Нет, и пусть человек век ходит в одежде от фабрики

«Червонный коммунар»? Фима не отказывает, потому что Фима знает, как

сидит на человеке лапсердак от этого «Коммунара». Фима идет и делает

человеку нормальные брюки. Фима, могу я надеяться на французскую

косметику? Ну разве может Фима отнять у человека надежду! Фиме жалко, что

она должна портить свои голубенькие глазки химическим карандашом фабрики

«Сакко и Ванцетти».

Долго стоял Пиранер под стенами синагоги и, безбожно путая Шма Исраэль с

«Богородице Дева радуйся», вымаливал у далекого, спрятанного тяжелым

занавесом ночных облаков, благого, всепрощающего, и всесильного, как обком

партии, Бога прощения.

Подул ветер, и Пиранер почувствовал, как сквозь промокшую джинсовую

рубашку омерзительно покалывает кожу забравшаяся сквозь складки

импортной куртки зимняя стужа…

Есть в одном многотысячном жарком ближневосточном городе, в слиянии

его первостепенных проспектов громозвучная, многоязыковая, похожая на

вечно штормящее море, площадь. По середине носятся, дымя и клаксоня,

грузовики, автобусы, ваны, такси, частники и велосипедисты, а по берегам

живописно раскинулись: лотки, палатки, рестораны, огромные магазины и

массажные кабинеты. Штия кара бэ шекель! Ахмар яра ян! Безоль, безоль, -

манит и кличет вас к себе экзотический восточный берег. Sale 50 %!!!!

Колоссальные скидки для олим!!!! Беленкин это здесь! – пестрит плакатами и

транспарантами сдержанный западный. От площади во все стороны

разбегаются многочисленные узенькие тесные восточные улочки-лабиринты.

Они тоже усеяны магазинами, оздоровительными салонами, закусочными,

лотками и киосками, но шума на них меньше, и цены значительно ниже.

На одной из таких улочек, вытекающей из северной оконечности площади, есть

небольшой магазинчик грамзаписи. Торговая площадь у него небольшая, но

зато выбор товара колоссальный, между нами говоря, в нем есть даже один

запрещенный в городе композитор. Efim's musical collection гласит надпись над