Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

интрижка. А романов же, интрижек и всяких там авантюрок в жизни у

закоренелого холостяка (30 с маленьким плюсом) Б.Г. Светушкинa было

предостаточно.

Подошедшую к столу девушку Борис Григорьевич видел впервые. В этом не

могло быть и доли сомнения. Поднаторелый за годы службы на ниве

просвещения преподавательский взгляд цепко фиксировал новизну форм и

грациозность женских линий. Будь то стажер, новичок или опытная студентка

заочница.

– Ну, допустим, я мог пройти и не заметить этих глаз, в которых тихо догорает

юношеская непосредственность. Положим, мог не обратить внимания и на эти

очерченные неброской помадкой тонкие губы, где давно и прочно обосновался

холодный женский расчет. Но пройти мимо такой восхитительной груди и не

сфотографировать её в своих извилинах! Нет, этого определенно не смог бы! -

приблизительно так размышлял Борис Григорьевич, скользя взглядом по

декольтированной кофточке студентки…

Боже, что это была за грудь! При одном воспоминания о ней сердце Бориса

Григорьевича и сегодня начинает колотиться, как хвост у обеспокоенной чем-то

кошки.

Плеснув из щербатого графина мутноватой воды, Светушкин выпил. Налил

студентке и, подвинув к ней стакан, с легкой игривостью спросил: «Ну-с, что

там у нас?». Намекая интимным «у нас» и предложенным стаканом воды на

некую особую расположенность к отвечающей.

– О снятии большевиками лозунга «Вся власть Советам!» – учуяв в голосе

преподавателя интимные нотки, проворковала студентка.

– Ну, что же, очень интересный вопрос, – сказал Борис Григорьевич, и, стараясь

быть равнодушным, добавил, – для вас, я думаю, он будет нетрудным.

– Вы полагаете?

– Уверен, – Борис Григорьевич заглянул в зачетку и, улыбаясь, добавил– Инга

Ромуальдовна.

– Тогда я с вашего позволения начну? – спросила студентка и смело закинув

нога за ногу, оголила розовый язычок чулочной застежки. Борис Григорьевич

почувствовал, как ускоренно заработали его сердечные клапаны… Светушкин

знал цену этому ускорению. Любил и всегда его искал. Он почти не дышал, и,

забыв о своем преподавательском долге – следить за ответом, голодным удавом

вперился в маленькую деталь женского туалета.

Инга начала издалека. Так обычно начинают знающие свою реальную цену

старшекурсницы либо студенты – заочники, присланные из сферы

правоохранительных органов. Ответ носил отвлеченный характер, изобилуя не

цифрами и лозунгами эйфорического 1917 года, а цитатами и выдержками из

последнего пленума ЦК КПСС. Отдыхая взглядом на призывно розовеющей

детальке женского туалета, Светушкин задумчиво улыбался. С аграрных

вопросов Нечерноземья студентка неожиданно метнулась к Смутному

Времени… На Лжедмитрии Борис Григорьевич встрепенулся и, как укушенная

оводом лошадь, затряс головой:

– Минуточку, минуточку, – с уязвленным профессионализмом перебил

отвечающую Светушкин.

– Инга, – и преподаватель снова заглянул в зачетку, – Ромуальдовна, – добавил он.

– Мне очень импонирует, то, что вы ищете истоки русского освободительного

движения в глубине веков, но нельзя ли чуточку поконкретнее.

– Что вы имеете в виду? – спросила Инга, и чуть подалась к преподавательскому

столу, представляя на обозрение Бориса Григорьевича нежно-воздушную ткань

кружевного бюстгальтера. Это было выше всяких сил. Светушкину показалось,

что он теряет сознание.

Борис Григорьевич отвел взгляд и, уставившись на огромную дождевую каплю,

ползущую по стеклу, сказал.

– Конкретней – это значит конкретней. О снятии большевиками лозунга

«Вся Власть Советам», кажется, так сформулирован вопрос в билете. О

надойности и поголовье крупного рогатого скота мы побеседуем с вами в

другой раз.

– Когда? – непринужденно бросила студентка. Вопрос был несколько вульгарно-

прямолинеен, и романтическая, тонкая душевная организация Бориса

Григорьевича запротестовала.

– Послушайте, уважаемая Инга Ромуальдовна, – чуть дрожащим голосом

заговорил старший преподаватель, – давайте договоримся, что вопросы здесь

буду задавать я. Итак, вы готовы отвечать на вопрос билета? Да или нет?

Студентка молчала. Светушкин протянул ей зачетку. Она уходила, приятно

шурша чулочным капроном. Оставшиеся студентки были не столь

выразительны и отвечали по существу. Вскоре Борис Григорьевич сложил