Сергей Мец - Лавка дядюшки Лика

– Чтобы не возникало никаких сомнений в правдивости моих слов, начну, пожалуй, с рассказа о своем близком друге, с которым мы вместе работали как-то летом в юные годы, и очень сдружились, хотя он поначалу снисходительно ко мне отнесся, мягко говоря. Он был родом из Москвы, жил там же, по окончании работы тем летом мы почти с ним не виделись, и только редко переписывались, не чаще одного раза в год. Десять лет назад он, к сожалению, умер, о чем мне сообщила его жена.

Благодаря моему другу, я неплохо подтянул русский, потому уверенно чувствовал себя и в эпистолярном жанре. Какова же была моя радость, когда незадолго до своей смерти, о которой тогда никто, естественно, и подумать не мог, он написал, что едет ко мне в гости, мол, выпала командировка в наши края. Я поехал в город, встретил его в аэропорту, мы обнялись и поехали ко мне. Всю дорогу рассказывали друг другу каждый о своей жизни, потом сели за стол, накрытый моей женой, выпили и проговорили почти всю ночь. Вот тогда-то он мне и рассказал свою удивительнейшую историю. Надо сказать, в процессе рассказа я просто периодически впадал в оторопь от того, насколько совпадали детали сна, виденного мною за несколько лет до его приезда, с тем, что он мне рассказывал теперь.

Когда я остановил его посреди рассказа, уточнил одну из деталей, а потом описал ему как выглядела та деталь, мой друг посмотрел на меня ошарашенно, не поверив своим ушам. Вот тогда я ему поведал про свой, теперь уже казавшийся мне вещим, сон, после чего мы опорожнили еще одну бутылку почти не разговаривая – никакого смысла в продолжении рассказа не было. Проснувшись, мы позавтракали, сели в машину, и я отвез его обратно в аэропорт. Мы крепко обнялись и попрощались, договорившись увидеться на следующий год, но, как я уже говорил, вскоре он умер.

Эта история оказалась чрезвычайно личной, она была его историей, его семьи, и я так понял, что много последних лет жизни он переживал и клял себя за прошлое. Сделать было ничего уже нельзя, но и найти согласие с самим собой у него тоже не получалось. Он жутко маялся, а рассказать никому об этом не решался, было ужасно стыдно. Я оказался единственным человеком, которому он доверился, хотя, по его словам, он делал прежде две безуспешные попытки, но был чуть ли не осмеян и прекратил поползновения найти сочувствующую душу.

К тому же моменту, когда мы с ним встретились, он окончательно все понял про себя, точно знал, что все годы тщетно искал именно этого – сочувствия, вот потому-то и никому не было дела до него. Люди себе-то сочувствовать не успевают, что уж тут говорить о других. Теперь же он смотрел на эту историю, на последовавшие за развязкой душевные переживания, как на самое легкое из возможных наказаний за то, что он содеял. Нет, он никого не убивал, не насиловал, не грабил, он сделал гораздо худшее, по его мнению. Впрочем, давайте-ка я расскажу все по порядку.

Родился он, как я уже говорил, в Москве, и был ужасным ребенком. Он не был плохим в обычном понимании этого слова, просто он был чрезвычайно эмоционален, непоседлив и непослушен. Родители порой не знали, что же делать, как найти общий язык, как договориться с этим ребенком. Все тщетно, с ним нельзя было договориться, один лишь путь к согласию был возможен – только когда он сам хотел такового, что бывало крайне редко. Так прошло все детство, вся юность, пришла институтская пора, но и тут он выкидывал коленца, да так, что его чуть было не отчислили с пятого курса. Когда мы с ним познакомились, он уже был конечно спокойнее, надо полагать, чем в детском возрасте, но сладить с ним бывало не просто. В особенности, если человек ему не нравился – даже непонятно почему, вот просто не нравился, и все тут – тому не было пощады, и самым простым наказанием, на которое этот человек мог рассчитывать было демонстративное невнимание.

Мы с ним крепко сдружились на почве безудержного поглощения книг, хотя поначалу я был подвергнут серьезному остракизму. Но стоило мне как-то вскользь упомянуть название не помню уже какой из книг, прочесть которые можно было только безгранично любя это занятие, как он тут же отреагировал и с тех пор у нас нашлась не только тема для разговоров, но и много других общих интересов, включая музыку. А это, я вам скажу, серьезнейшая тема, на почве которой рождается настоящая дружба и взаимопонимание. Как я уже говорил, после той летней работы мы ежегодно переписывались, сначала бурно, но потом все реже и реже, пока не остановились на одном, но подробном письме в год.