Сергей Мец - Лавка дядюшки Лика

Тут я должен обратить особое внимание на два момента и поверьте, на них стоит остановиться поподробнее. Во-первых, как оказалось впоследствии, часы работы той церквушки были весьма своеобразны. Двери для посещения верующих были открыты на два часа ранним утром и на два вечерних часа, так что, надо полагать, в тот день случилось нечто аномальное и церквушка работала в совершенно неурочное время. Во-вторых, я могу вам подробно описать эту церковь как снаружи, так и изнутри, а когда вы будете в Москве, сможете ее легко найти и убедиться в правоте моих слов. Я же никогда не бывал там, но именно в этот момент прервал тогда своего друга и в подробностях описал экстерьер и интерьер этого помещения. Его состояние, когда он это услышал, не передать словами, и после этого он прекратил свой рассказ. Я же испытал какой-то ужас, честно говоря, когда убедился в том, что мой сон – вовсе не сон, а что-то вроде кинофильма, который я просматриваю каждую ночь. Больше мы с моим другом не разговаривали, а наутро я отвез его в аэропорт. Впрочем, я уже это говорил.

Теперь запоминайте. Церковь эта находится в самом центре города, в переулке, перпендикулярном какому-то бульвару с памятником в самом его начале. Свернув в этот переулок можно увидеть посреди него по правую руку высокую колокольню розового цвета, во двор которой ведут ворота. Расположены эти ворота между двумя старинными зданиями, левое из которых окрашено в желтый цвет и увенчано довольно необычным куполом с крестом. Это и есть та самая церковь, вход в которую метрах в тридцати дальше по переулку. Войдя в калитку и поднявшись на две ступеньки крыльца, которое начинается практически сразу за калиткой, попадаешь в небольшую прихожку, на левой стене которой висит икона, а справа вход в основное помещение. Оно небольшое, там царит полутьма даже в самый яркий день, слева скамейки, а справа небольшая лавка, где продают все, что принято покупать в церкви. Посреди зала стоит подставка с библией, а слева и справа в круглом зале висят иконы и перед каждой подсвечники на высоких ножках.

В тот день мой друг зашел туда, перекрестился, купил шесть небольших свечек, зажег, поставил у каждой иконы и сел справа, рядом с одной из них, еще не совсем понимая, что же его так тянуло в церковь. И вдруг он услышал голос своей матери, которая назвала его по имени и сказала: «Прости, я была плохой матерью». «Что ты, что ты, мам, это ты прости меня, я негодящий сын, худшего не придумать» – ответил мой друг. Его никто не мог слышать, поскольку весь разговор шел на каком-то ином уровне, но он запомнил только одно обстоятельство. Разговор длился не больше нескольких секунд, в самом его начале словно открылось какое-то невидимое окно, а затем просто закрылось. И все, больше никаких видений и разговоров.

Я четко помню то потрясающее ощущение, что я испытал во сне – а теперь, как вы понимаете, именно о нем идет речь, поскольку в тот момент с другом все разговоры окончились – ощущение обыденности всего того, что произошло в церкви. Не было ни благоговейного временного паралича от ниспосланного чуда, ни страха и постоянного оглядывания за плечо. День продолжался как обычно, и это было самым необычным – именно так я бы сформулировал свои тогдашние ощущения. С этими мыслями я каждый раз выходил из храма и на этом сон заканчивался. Но история эта имеет совершенно поразительный подтекст и продолжение.

Вы же понимаете, что всей глубины проблемы я понять не мог – хоть я и был во сне главным действующим лицом сюжета, но всего лишь проживал короткий отрезок чьей-то жизни. Так вот, всю дорогу в аэропорт, я уже говорил об этом, как мне кажется, мы с моим другом ехали молча. И только перед самым расставанием он произнес всего одну фразу: «Почему я, ведь худшего сына и представить себе невозможно!» И тут я понял, о чем на самом деле был этот мой сон. Какой же невероятной силы доказательство мой друг получил в тот день, и какой глубины трагедия была в этом проявлении. Я словно увидел продолжение сна, все то, что происходило с моим другом после того, как он вышел из церкви, проработал остаток дня, вернулся домой, подогрел себе обед, сел за стол и хорошенько выпил в одиночестве.

Увидел я, как его дети вернулись в тот день с вечерних гуляний с друзьями, как проходя мимо него, сидящего на кухне за столом с порожней бутылкой и полной пепельницей окурков, глядящего в ночной мрак за окном, спросили: «Пап, все нормально?», и после его утвердительного кивка, отправились в свою комнату. Еще я увидел первое его интимное застолье с братом, когда они вдвоем сидели и разговаривали, выпивая, закусывая и с удовольствием затягиваясь сигаретами, а их женщины деликатно удалились в другую комнату, как вместе они начали ездить на кладбище, убираться на могиле матери, сажать там цветы, и многое другое. Как живые эти картинки пробежали перед моим взором. Жизнь моего друга изменилась, в ней вновь начали вырисовываться контуры уже почти исчезнувшей семьи и это внешне выглядело просто прекрасно. Но в тот самый день, когда в церкви открылось окно, вместе с ниспосланным оттуда откровением он словно получил и некое письмецо, распечатав которое, обнаружил абсолютно чистый лист бумаги.