Олесь Донченко - Лукия

Слева синели покрытые лесами холмы. Солнце поднялось выше, и вершины холмов вспыхнули нежным рубиновым огнем. Весь широкий необозримый пейзаж беспрестанно менялся. На глазах таяли розовые столбы тумана. Далекие лиловые рощи подернулись золотым светом, а горы слева полыхали теперь снизу доверху, как пучки соломы. Огненная солнечная река затопила весь горизонт, смешала все цвета и оттенки.

А солнце поднималось все выше и выше, его лучи ударили Лукии в глаза. Погасли далекие рощи. Они вдруг стали голубыми, точно их затянуло прозрачной нежной пеленой. Догорали холмы. Лишь крест на далекой белой церквушке не хотел гаснуть и долго еще поблескивал.

Лукия упала на землю, примяв высокую, буйную рожь, и зарыдала. В потоке горячих слез она выплакала все свое горе, страх и обиду. Перед нею раскрывался широкий, безграничный мир. Надо идти вперед. Подальше от мрачного двухэтажного здания, от старой графини. Подальше от желтого флигеля, от косматых чудовищ, от Петровича. Пускай обрушится на их головы каменная гора и сотрет их в порошок.

После слез стало легче. Лукия сошла с кургана. Ее глаза смотрели сурово, не по-детски. Новый мир, широкий, неведомый, волнующе сладкий, звал девочку. И Лукия пошла ему навстречу.

На первом же хуторе, который попался по дороге, Лукия выпросила хлеба и огурцов. Старушка, к которой обратилась девочка, с удивлением посмотрела на ее лохмотья, засыпала вопросами — кто она, откуда и куда идет, как ее зовут. Однако Лукия побоялась, что ее догонят графские слуги, возвратят в имение. Поэтому она ничего о себе не говорила. А когда старушка неотступно пристала с расспросами, девочка придумала историю о том, что она служила в городе, а теперь, мол, возвращается домой.

— Плохо же ты, видимо, служила, если такая оборванная идешь из города домой, — заметила старушка. В ее голосе слышалось явное недоверие к рассказу Лукии. Однако огурцов и хлеба все же дала, и Лукия поспешила исчезнуть из хутора. Стремясь получше замести за собою следы, она опасалась теперь попадаться людям на глаза.

План у Лукии был весьма простой. Идти и идти верст сто или двести, а в каком-нибудь отдаленном селе наняться к кому-нибудь на работу. Работа, наверно, найдется. Хлеба наливаются, а там оглянуться не успеешь, наступит уборка. Лукия будет работать на поле, жать хлеб. Правда, она никогда еще не жала, но это не беда, ее научат.

Сзади поднялась туча пыли, которая быстро приближалась. По дороге катил фаэтон. Лукия испугалась. Не молодой ли граф выехал собственной персоной, чтобы догнать беглянку?

Девочка, недолго думая, бросилась от края дороги в рожь. Проехал фаэтон, в котором сидел какой-то пан с серебряными погонами на плечах. И хотя это был не граф, тем не менее Лукия встревожилась. На этот раз ей посчастливилось, но, когда ее действительно начнут ловить, тогда, кто его знает, удастся ли ей скрыться во ржи от зорких глаз гайдука Сашки или Петровича. Нет, надо свернуть с людного тракта. Надо пробираться глухими узкими тропками, межами да левадами.

Уже смеркалось, когда Лукия подошла к опушке леса. Темный лес пугал таинственными шорохами, шепотом густой листвы. Надо было где-нибудь переночевать, а уже завтра утром пересечь этот лес, за которым, вероятно, имеются села, где можно будет наняться на работу.

Высыпали звезды, а Лукия все еще брела по опушке. Непривычно было ночевать просто на земле. Девочка вернулась в поле. Здесь в густом овсе она наконец расположилась спать. Легла и теперь только почувствовала, как сильно болят у нее ноги, как ноет все тело. Да и не удивительно: весь день шла, почти не отдыхая.

Тихо шептал овес. Звезда упала, а вслед за ее падением по всему черному небу еще какое-то мгновение тянулся ее дрожащий зеленоватый шлейф. «Это чья-то жизнь оборвалась»,— мелькнула мысль. Лукия хотела перекреститься, но тут вспомнила черную обезьяну, ужас, который пережила в желтом флигеле. «Уж лучше бы трость свою на мне поломала, чем такое»,— подумала про старую графиню.

Неожиданно в хаосе мыслей возник образ девы Марии и мерцающий зеленый огонек лампады... «Вот так спасла от наказания... В объятия чудовища толкнула!..»

Это была последняя мысль Лукии. Сонный овес ей что-то шептал в уши. Таинственный и недосягаемый звездный океан накатывал на Лукию волны сладкого сна.

Букашка поползла по лицу, и Лукия проснулась. Было солнечное утро. Над землей звенел птичий хор.