Олесь Донченко - Лукия

Лукия наспех позавтракала хлебом со свежим огурцом и, почувствовав себя после крепкого сна сильной и бодрой, направилась в лес. Девочка никогда еще не была в лесу. Суровые колонны столетних дубов обступили ее, пораженную величием природы. Своды темно-зеленых крон закрыли небо. Лукии хотелось плакать и петь. Новый мир раскрывался перед ней на каждом шагу. Она походила на лесную былинку среди великанов дубов. Свобода пьянила девочку. Лесу не было конца-края. Стоголосый птичий хор приветствовал небо и землю. Приставив ладони к губам, Лукия громко крикнула:

— А-а-а-а...

Чем дальше, тем больше густел лес. Дубы отступали под натиском широколистых кленов и осин, вязов и густой лещины. Колючая дикая груша, с черной шапкой покинутого вороной гнезда, неожиданно выбежала в густой своей кроне на поляну, навстречу Лукии. Молодая береза стыдливо просвечивала сквозь орешник белым телом.

Чем дальше шла Лукия, тем тише становилось вокруг. Где-то далеко на опушке остались птичьи песни. Только желтая иволга поигрывала на зеленой флейте да куковала кукушка, блуждавшая в лесу.

Вскоре девочка попала в такую глушь, что ей даже стало страшно — как отсюда выбраться? Зеленые ветви густым шатром сплелись над головой. Сюда не проникали солнечные лучи, сумрак стоял здесь даже днем. Мох, то зеленый и мягкий, как бархат, то седой, как борода старика, стлался под ноги. Лукия еле продвигалась сквозь заросли. Дикий хмель то и дело заманивал ее в сети ползучих и цепких стеблей. Примерно к полудню девочка окончательно выбилась из сил.

Неожиданно перед Лукией появилась небольшая зеленая поляна, походившая на круглое окошко в густой чаще. Здесь цвели лиловые колокольчики, поднимаясь из высокой травы. Желтый медок и красная смолка обнялись, как брат с сестрой. У всех цветов были высокие стебельки, потому что каждое растение стремилось вырасти выше других, тянулось вверх, к солнцу. Здесь, на этой маленькой лесной поляне, между растениями шла смертельная борьба за солнечный луч, за свет, за жизнь. Клены и лещины, обступив поляну кольцом, буйно разрастались, накрывая тенью и лесные колокольчики, и коровяк.

Усталая Лукия свалилась на траву. Пахло чабером, горькой полынью. Лукия лежала на спине, раскинув руки. Где-то высоко-высоко над нею смеялась чистая голубизна. Девочка с грустью подумала о крыльях.

Что-то зашелестело в кустах. Лукия приподняла голову и увидела рыжую дикую козу. Большие влажные глаза животного встретились с глазами девочки. Серна испуганно замычала, мгновенно исчезла в зарослях.

Лукии захотелось петь. И она запела песню, которую слышала от Рузи в графском имении.

Терен, терен бiля хати,

В нього цвiт бiленький.

А хто любить очi карi,

А я — голубенькi...

Не хотелось расстаться с этой лесной поляной. Но надо идти. Вот там за лесом, наверное, начнутся села, хутора... Лишь бы только выбраться из этой глухомани.

Зеленый сумрак уже блуждал между деревьями, когда Лукия вышла из чащобы на опушку. Навстречу зашелестел высокий камыш. Выводок диких уток взмыл в воздух, полетел низом над ржавой водой. Близехонько — рукой подать — поблескивало красное от вечернего солнца большое болото.

Девочка остановилась на опушке растерянная, встревоженная. Где же село, о котором она столько мечтала? Для того ли она шла целый день лесом, чтобы набрести на болото?

Здесь было еще глуше и безлюднее, чем в лесной чаще. Ржавое болото за сплошной стеной камыша, дикие утки, незнакомые глухие места навевали на Лукию грусть и отчаяние. Куда она забрела? Сзади лес, впереди вода. Оставалось лишь свернуть в сторону, в надежде, что удастся обойти болото.

Лукия пошла, переступая по кочкам, минуя небольшие озерки с гнилой водой. Порою казалось, что под ногами движется земля, которая вот-вот провалится. Это пугало девочку. Она останавливалась, затем снова шла вперед. С каждой минутой сумрак становился гуще. Со стороны придвинулся камыш. Неужели она заблудилась и двигалась прямо на болото?

Девочка остановилась, озираясь. Да, она слишком круто свернула вправо. Надо вернуться вон к тому холмику...

В глубокой тишине квакнула жаба. Ей ответила другая. Вскоре к ним присоединили свои голоса десятки, сотни жаб. Это был оглушительный хор, жабья симфония. В этом безудержном потоке звуков можно было различить голоса отдельных жаб. Одни квакали торжественно, молитвенно, с чувством растягивая звуки: «ку-ум, ку-ум, ку-ум...» Иные исступленно захлебывались потоком обильных «ква-ква-ква...» А другие выводили целые рулады. Это были мелодии, какие не в состоянии воспроизвести ни один музыкальный инструмент.