Олесь Донченко - Лукия

— Что это значит?

От этого ледяного голоса у Лукии тут же высохли слезы, но дальше молчать было уже невозможно,

— Я... я... вазу... — пролепетала она.

Графиня рванулась, словно ее кипятком ошпарили. Она еще не понимала, в чем дело, нб ощутила, что стряслась какая-то большая беда.

— Что вазу? — каркнула она тревожно, словно старая ворона. — Говори скорее! Постой, куда ты?

Лукия попятилась в угол и, закрыв руками лицо, сказала:

— Вазу... разбила.,.

Графиню словно паралич хватил. Она хотела встать с кресла, но не могла.

— Какую вазу? — тихо переспросила она.

— Гол... Голубую-ю-ю...

Только теперь графиня поняла все. Не оставалось никаких сомнений: разбита ваза Кастель-Дуранте, драгоценнейшая из всей коллекции. Опираясь на палку, старая графиня встала, молча заковыляла. Она прошла длинным рядом комнат, добралась до полутемного зала с буфетом, где хранилась заповедная посуда.

Вазы на буфете не было. Графиня, стуча палкой, вернулась в свою комнату, прошла мимо окаменевшей в углу Лукии, снова уселась в кресло.

Минуту длилось молчание. Девочке эта минута показалась целой вечностью.

— Как разбила? Рассказывай! — глухим, бессильным голосом произнесла графиня.

Лукия громко всхлипнула.

— Кар... картинки рассматривала. Три дня назад...

— Три дня молчала!

Словом не упомянув Рузю, Лукия рассказала все, как было.

— Черепки... черепки бросила в ров, — глухо повторила графиня слова Лукии. —Зачем ты это сделала?

— Я очень... очень испугалась, —сказала девочка, почуяв зловещие нотки в глухом голосе графини, в ее сдержанных вопросах.

— Хорошо...—почти прошептала графиня. —Ты испугалась...

Она замолчала, как бы что-то обдумывая. Ее желтые глаза округлились, остекленели.

— Ты еще не так испугаешься, — добавила она несколько погодя. С шумом закрыла книжку, встала, и трость ее застучала по комнатам.

Лукия с замиранием сердца прислушивалась к этому стихавшему вдали стуку. В ушах продолжали звенеть последние зловещие слова: «Ты еще не так испугаешься».

Как бы ища защиты, девочка зарылась лицом в тяжелую бархатную портьеру.

Прошел день или два. Графиня не кричала на Лукию, даже не пригрозила ей тростью. Как будто и не было разбитой вазы. Но ястребиные глаза графини, останавливаясь на девочке, моментально делались стеклянными, жуткими. Под взором этих глаз Лукия вся съеживалась, втягивала голову в плечи и тогда становилась удивительно похожей на маленькую птичку, что одиноко и грустно сидит на перекладине в клетке.

Во время обеда на кухне, (вся прислуга обедала на кухне за длинным общим столом) старушка подала Лукии кашу в черепке. Кровь ударила девочке в лицо. Задрожали губы. А старушка сказала:

— Прости, Лукия. Так распорядилась графиня. Не хотела тебя обидеть, но... сама ведь понимаешь...

Лукия ждала насмешек, издевательств. Но все за столом ели молча, не глядя в ее сторону. Она была очень благодарна людям за то, что они сейчас не обращают на нее внимания. Но было больно до слез. Ей, как собаке, подают еду в черепке!

На улице горькая обида и грустные мысли развеялись. Припекало солнце, цвели старые липы, в воздухе стоял густой медовый запах. С «черного» двора неслось неудержимое ржание белого арабского жеребца, выведенного Петровичем на прогулку. Мяукали павлины, цокали чем-то напуганные цесарки. Страус подошел на своих голых ногах-ходулях к каменной ограде, стараясь заглянуть через нее в сад.

Из желтого флигеля на балкон вышел, задрав белый и пушистый, как вата, хвост, ангорской породы кот. Мурлыча и благодушно жмуря глаза, он начал тереться о столб. Страус еще издали заметил кота, которого неизвестно почему люто ненавидел всем своим африканским сердцем. Он понесся к флигелю, но, вовремя заметив своего врага, кот молниеносно бросился на крышу. Страус разочарованно клюнул столб и медленно побрел обратно, делая вид, что ничего, собственно, не случилось.

Лукии не хочется идти в комнаты, но графиня, наверно, уже готовится к послеобеденному отдыху — надо выгнать мух, опустить шторы в спальне. Убаюкивает жужжание пчел, которые берут липовый мед. Постепенно нарастает радость в груди. «Отчего бы это?» — думает Лукия. Но гут же вспоминает. Теперь ведь не приходится терзаться в ожидании наказания. Наказание пришло в виде черепка с кашей. Обидно, конечно, но это отнюдь не то страшное, чего ждала девочка. К тому все это не так уж и тяжело перенести. Дева Мария опять смилостивилась над ней, не дала ее в обиду...