Роберт Говард - Стервятники Техаса

Теперь, вот что… Мак Наб, слушай внимательно: организуем им побег перед рассветом, когда добрые горожане еще будут спать. Это самое лучшее время: спросонья комитетчики мало что смогут нам противопоставить.

Несколько парней в масках нападут на тюрьму и одолеют твоих помощников. Пока они не освободят этих неудачников и не двинутся из города, оружие в ход пускать нельзя! А потом начинайте орать и поднимайте стрельбу — в воздух, конечно. Это должно убедить тех, кто прибежит на шум, что вы стали жертвами чьей-то хорошо спланированной атаки.

Миллер, ты, Летчер и Барлоу — вы должны сопротивляться захвату.

— Почему?

— Господи, что за дурень! Чтобы похоже было на нападение толпы, а не ваших друзей. Тогда понятно будет, почему никто из помощников шерифа не пострадает. У линчевателей нет причин желать зла служителям закона. Ты ори и проклинай грязных убийц, а парни в масках выволокут тебя, свяжут, бросят на коня и увезут. Да, нужен надежный свидетель… Все будет выглядеть как похищение, а не освобождение от виселицы.

Миллер, наконец, что-то начал понимать: губы среди зарослей бороды скривились в одобряющей такую стратегию ухмылке.

— Ладно. Не будем загадывать. Жарко мне придется, но я попытаюсь убедить Хопкинса, что нападение на тюрьму — дело рук опекаемых им и его комитетом горожан; мы обыщем все окрестности, чтобы снять с деревьев ваши трупы. Естественно, никаких тел мы не найдем, но наткнемся, например, на сгоревшую дотла хижину, какую-нибудь шляпу и несколько пряжек, которые можно легко идентифицировать.

Миллер поежился от такой перспективы и напряженно уставился на Миддлтона:

— А вы, случайно, не собираетесь избавиться от нас таким способом? Люди в масках, они в самом деле наши друзья? Или это такой подарок комитету бдительности?

— Не будь полным идиотом! — взорвался Миддлтон. — Ты думаешь, парни согласились бы разыграть что-то подобное, даже если б я и вправду задумал продать вас с потрохами полковнику? Ты узнаешь своих приятелей, когда они окажутся тут.

И да, послушай, Миллер, я хочу, чтобы ты подписал признание и назвал кого-нибудь в качестве главаря банды. Смысла нет отрицать, что ты и эта парочка — члены банды. Хопкинс уверен в этом. Вместо того, чтобы разыгрывать невинную овечку, лучше навлеки подозрение на кого-нибудь чужого. У меня большой выбор кандидатур, но Дик Леннокс не хуже других. Он игрок, у него мало друзей, и он никогда не работал с нами. Я впишу его имя в твое «признание», а Коркоран убьет его при «сопротивлении аресту» раньше, чем тот успеет доказать, что это поклеп. Потом, прежде чем у кого-то возникнут подозрения, мы провернем наше самое большое дело — возьмем сейфы Хопкинса и Бисли! А там — адью! Не спи, когда начнется налет.

Миллер, ставь подпись на этой бумаге. Прочитай сначала, если хочешь. Я заполню пропуски, где должно быть написано имя «главаря», позднее. Где Коркоран?

— Час назад я видел его в «Золотом орле», — пробурчал Мак Наб. — Он пил как сапожник.

— Проклятье! — Маска уверенности на миг слетела с лица Миддлтона, затем он снова овладел собой. — Ну, это не меняет дела. Сегодня ночью он нам не нужен. Для него тоже лучше, если он окажется подальше от тюрьмы, когда мы ее распечатаем. Народ удивится, если он никого не пристрелит. Ладно, я забегу сюда позднее.

Даже человек со стальными нервами чувствует предкризисное напряжение. Коркоран не был исключением. Голова Миддлтона была занята предстоящей операцией, вернее, двумя, вложенными друг в друга, как китайские шары, и интригами, поэтому ему не требовалось сбрасывать напряжение, да и времени на это не оставалось. А Коркорану нечем было заняться до того момента, когда наступят решающие события.

Он начал пить, почти не замечая этого. В жилах его словно протекало пламя, восприятие необычайно обострилось. Как большинство людей его породы, он был очень эмоциональным, тонко воспринимающим человеком. Под привычной маской бесчувственной холодности скрывался клубок обнаженных нервов. Коркоран жил в жестоком и диком мире и, благодаря природным задаткам чувствовал себя в нем в высшей степени комфортно. Необходимость ежеминутно принимать необходимые для простого выживания решения и действовать удерживали его от ослабляющего самокопания: они помогали сохранять сознание ясным, а руку — твердой. Однако, оказавшись в ситуации, когда никакой активной деятельности от него не требовалось, техасец почувствовал себя неуютно и обратился к виски. Спиртное искусственно восполняло тот эмоциональный заряд, которого требовал его темперамент. Нервное напряжение было невыносимым; и причиной тому был не страх за свою жизнь или репутацию, и не опасения, что план, разработанный практически без его, Коркорана, участия, сорвется, а томительное ожидание. Самым большим испытанием для деятельной натуры стрелка было именно бездействие, необходимость сидеть и ждать. Ждать неизвестно чего. Неизвестно сколько. Скука сводила его с ума. При мысли о золоте в тайнике Миддлтона губы Кокорана пересыхали, а в затылке возникала пульсирующая боль.