Наталья Кирилюк - Сказка древнего Чиргара

Выходя от принца, визирь оставил дверь немного приоткрытой, и Гюзель перед тем, как войти, посмотрела в образовавшуюся щель. Увидев Ашура, она была очень удивлена и взволнована. «Вот по чьему приказу меня похитили!». Возмущение на мгновение поселилось в её сердце, заподозрившем Ашура в коварстве. Это придало ей решимости, и она смело открыла дверь.

Хотя лицо Гюзель закрывала вуаль, глаза сверкали, и в них не было смирения.

Ашур подошёл к ней настолько близко, насколько это позволяло приличие, и заговорил первым.

– Я знаю, кто ты, но ты не знаешь, кто я. Я принц Шахрир, сын правителя Эристана, твоего господина. Возможно, всё, что сейчас происходит, покажется тебе необычным. Я и сам многому удивлён. Но взявшись тебе помочь, я должен довести это дело до конца. Там за ширмой ты найдёшь мужскую одежду. С той минуты, как ты наденешь её, ты будешь не Гюзель, а Омид, дервиш Омид. Вместе с караваном ты отправишься в Чиргар на поиски своего отца. Одевайся, и я провожу тебя в караван-сарай.

Как не поражена была Гюзель всем сказанным, её перевоплощение в Омида не было долгим. Она безжалостно отрезала свою косу, чтоб больше походить на юношу, и, выйдя из-за ширмы, предстала пред Ашуром в новом облике. Теперь он мог рассмотреть её до ямочки на подбородке, до выступающих гладких скул, предающих ей сходство с породой кошачьих. Она была прекрасна в образе юноши.

– Не хватает немного сажи, чтоб спрятать твою бархатную кожу.

– Я думаю, что смогу измазаться по дороге, если, конечно, принцу это угодно.

– Да нет, это я так, – Ашур был явно смущён.

Ближе к полуночи, когда ночная тишина стала пронзительной от стрекота цикад, Ашур вышел с Гюзель за городские ворота, чтобы сопроводить её к дервишу Бенему…

Во дворе караван-сарая горел только один костёр. Было тихо. Люди и животные отдыхали. Завтра на рассвете караван верблюдов, сопровождаемый купцами и богомольцами, должен был отправиться в путь. У костра сидел мальчик, поддерживающий огонь, и Бенем, ожидающий Ашура.

«Сегодня у меня появятся два ученика-мюрида. Почему так? Я сам мюрид моего мюршида. По его наставлению, я ничего не могу считать своим: ни хирку, ни шапку, ни даже осла. Всё принадлежит не мне, а Богу. И эти (мои) ученики тоже»….

Когда Ашур после приветствия обратился к Бенему (как ему показалось, очень вежливо и уважительно), повторив свою просьбу, взять в ученики его друга Омида, Бенем остановил его, подняв левую руку с чётками.

– Твои слова лучше твоих мыслей, твои мысли больше твоих поступков. Или твои слова и мысли и есть твои поступки? Ты думаешь, что творишь доброе дело. А, если я скажу тебе, что завтра ты, наверняка, окажешься под стражей, будешь ты считать свой поступок добрым или опрометчивым?

– О чём это Вы, уважаемый, говорите? Я не понимаю Вас.

– О том, что, если завтра ты пожалеешь, что совершил сегодня, вспомни, как приятно билось твоё сердце. И сожаление, и радость – плоды твоего воображения. Мир равнодушен к нам и всегда одинаков. Он не враг и не друг, а только отражение тебя самого.

Ашур молчал, не смея поднять глаза. Слова дервиша смутили его. Не беспокойство о завтрашнем дне, а некий укор его мужскому достоинству услышал он в них.

– Я никогда ни о чём не жалею. Я живу так, что у меня нет «вчера», и завтра я не буду переживать о том, что было сегодня, – сказал он тихо, как бы самому себе.

– Пришло время, когда не ты будешь испытывать судьбу, а судьба будет испытывать тебя. Тебе нужен мюршид.

– Мне не нужен мюршид! Мюршид мне не нужен! Вот, – Ашур указал на Гюзель-Омида, – это Ваш ученик, не я.

Скомкав прощание, Ашур удалился. На сердце было тяжко и неспокойно. «Проклятый дервиш!» – хотелось крикнуть ему во всё горло. (Вот цена всяческим поученьям – проклятье в спину).

Вернувшись в свою золотую клетку, Ашур, собрал оставленные одежды Гюзель, своё одеяние простолюдина и бросил их в огонь.

Неспокойным было утро в гареме. Начальнику гарема доложили, что пропала одна новая наложница из тех, кто были подарены Фархидским ханом. Визирь, вставший раньше обычного, ждал у себя начальника охраны с докладом. Но ещё раньше к нему пришёл его слуга Ахмед и сообщил, что Гюзель, возможно, сейчас в караван-сарае, а принц Шахрир у себя в клетке.

– Так, так, – вслух проговаривал визирь. – Он думает, что вне подозрений. Но девчонка расскажет под плетью то, что мы ей скажем. Нужно только правильно указать на её след.

Когда начальник охраны докладывал о пропаже невольницы, визирь выказывал лицом и жестами огромное удивление и негодование. Он приказал не только обыскать весь гарем, включая «золотую клетку», но и город, не забыв караван-сарай (» В первую очередь!»).