Эль Стравински - Имеющая право молчать

Хвала Изначальным, этот день близился к концу. Всегда после ритуалов в Дахме, я чувствовала огромную усталость: и физическую, и ментальную. Работать с апейроном было не так-то просто, как могло показаться обывателю. Погребальные начертания всегда были уникальны и неповторимы. Каждой душе требовалось что-то свое. Путь души через Вечную Реку не прост, и только служитель Дахмы мог его хоть чуточку облегчить. Прикасаясь к ритуальным апейроновым чернилам, я как будто входила в легкий транс. Ничего не существовало кроме потока чистой магии апейрона, которая вела меня по лабиринту пути души и непроницаемой тишины. Возвращалась к реальности я, только когда начертания были закончены. Иногда сама удивлялась своей сосредоточенности и смыслу диковинных рисунков, который по наитию вкладывала в каждый завиток.

На сегодня из дел оставалось лишь наведаться к фермеру Ловату и отдать заказанные «удобрения» для сада и полей. Наш шахтерский городок Лавара был не большой, серый и неприметный. Кроме наличия единственного уцелевшего места рождения апейрона и полу-высохшей Оранжевой реки, похвастаться было особо нечем. Большинство построек остались еще со времен Первого Триумвирата – косые-кривые, как и их жители. Но позволить себе даже столь непритязательное жилье, могли только довольно зажиточные горожане: магистрат, надзиратель и опорники шахты, канцеляристы, да расквартированные палладины. Остальные же ютились в так называемых песчаных трущобах. Отработанные воронки из шахты складывали друг за дружкой, стараясь минимизировать зазоры раствором песка и речного мула – это и был каркас трущобных жилищ. Они больше походили на пчелиные улья, чем обычные дома, но, тем не менее, хорошо сохраняли прохладу летом давая защиту от песчаных бурь и пропускали достаточно света зимой, через узкое отверстие наверху, сохраняя при этом тепло. Дальше кто как мог облагораживал ряды одинаковых воронок: цветные лоскуты ткани, натянутая веревка для белья, камни и пустынные колючки. Вот тот немногочисленный арсенал, с которым удавалось создать некое подобие уюта. Всегда удивлялась смекалке и творческой импровизации местных жителей.

Захаживала я в песчаные трущобы с мастером Брагом частенько. В травниках и лекарях нуждались практически каждый день. Антисанитария, отсутствие воды и крохотная территория, при таком количестве народу, не могли не вызывать вспышки различных болезней. Благо, народ у нас был выносливый и крепкий. Редкая болячка могла нанести серьезный урон.

Неспешно передвигаясь по тенистой стороне улицы, поглощенная невеселыми мыслями, я натолкнулась на весьма неприглядную картину. Возле трактира стояла Имани (моя близкая подруга) и довольно громко бранными словами покрывала мужчину в далеко не трезвом состоянии, в котором я не сразу признала дума Правета – ее отца.

– Хватит, папа, пожалуйста хватит! Пойдем домой, – Имани умоляюще смотрела, на еле стоящего на ногах мужчину. Его шатало из стороны в сторону, опора в виде стены тоже не очень спасала положение.

– Дочка, и-иди-ка ты домой, – икая выдавил дум Правет, – Я… у мне тут еще дела, – и перебираясь по стенке направился обратно к трактиру.

– Ты, пьяный идиот, думаешь я оставлю тебя здесь и дальше позориться? Бетси и Вилли нужен трезвый отец, да и мне тоже. Мама больна, а ты вместо помощи своей семье, упиваешься вусмерть, отдавая последние крохи апейрона трактирщику, – Имани была похожа на воинственную фурию. В глазах лишь застывший лед. Такую ее теперь я видела все чаще. Она как мелкий загнанный зверек храбрилась на последнем издыхании, но день ото дня это ей давалось все сложнее.

Спокойно пройти мимо было выше моих сил, хоть и помочь в подобной ситуации я мало чем могла:

– Дум Правет, погода сегодня отличная для прогулок, не так ли? Мы с Имани с удовольствием составим Вам компанию, – довольно бодрым голосом обратилась я к нетрезвому мужчине, пересекая быстрым шагом улицу.

Похоже он меня не услышал или не обратил внимания, но Имани молниеносно обернулась на мое приветствие и густо покраснев опустила глаза в пол. Засуетилась, пытаясь приструнить непослушные руки. То подходила ближе к стене, пытаясь поддержать отца, то нерешительно отходила на пару шагов назад.

Я подскочила к трактиру вслед за ней и подхватила дума Правета под правый бок:

– Ну же, Имани, помоги мне, – кивком указала я на левую руку мужчины.

Как ни странно, дум Правет почти не упирался и даже практически задремал по пути (слава Изначальным, дав нам беспрепятственно дотащить свою увесистую тушку прямиком к порогу дома). Мы с Имани молчали. Я не знала, что сказать в такой ситуации. А ей было толи стыдно, толи грустно. Ответить наверняка было сложно. Скорее и то и другое.