Мия Велизарова - Путеводная звезда. Книга 1

Поеживаясь от холода, Ханна подумала о теплой постели. Если завернуться в накидку, скоро под гладким шелковым покрывалом становилось тепло, как в палатке.

Часы между тем пробили полночь, мерным звоном отзываясь во всех комнатах, как несущие вахту дозорные. Ханна ускорила шаг. Еще никогда она не задерживалась так поздно. Ночью замок казался еще более пустым, полы чуть поскрипывали, а в сторону выстроенных в ряд статуй было страшно глядеть. Девочка шла, опустив голову, как на кладбище, и сердце ухало куда-то в пятки при каждом шорохе.

И тут впереди послышался звон. Повеяло духами – слишком знакомыми, чтобы она могла их не узнать даже в полной темноте. Размытое пятно в конце галереи приняло очертания. Ханна не поверила своим глазам, но кто же еще мог разгуливать по замку в такое время?

Сомнений быть не могло – это она . Та, которой каждый день надлежало приносить свежие цветы, хотя белесые глаза даже не взглянули на них ни разу. Каждый раз хозяйка представала в разных образах: сегодня в роскошных одеждах императрицы, на которых ткани не было видно от драгоценной вышивки и лент, назавтра с точеных плеч свисали связки разноцветных бус, а в иной раз на голове красовалась тиара папессы. При этом в комнате не было ни гардероба, ни сундука, и самому шуту путь в заветную залу был закрыт. Куда девались наряды, откуда брались новые, кто, наконец, одевал статую, что целыми днями неподвижно сидела у стены и глядела в пустоту?

Но сейчас она шла по коридору – не шла, плыла, и звенящие украшения на запястьях вызванивали ту самую мелодию, под которую Ханна столько раз засыпала одна в холодной комнате. Нежная хрупкость хрусталя, колыбельная звезд. В свете луны лицо куклы казалось почти живым, под мраморной кожей бились голубоватые жилки. Струящийся шелк – почти прозрачный, переливается как крылья стрекозы, сверкающими камнями убраны не только шея и руки, но и ноги до щиколоток. Внезапно статуя остановилась, как раз напротив портьеры, за которой спряталась девочка. Каменные веки закрыты, легкая улыбка на тонких губах. Чуть склонив голову, кукла протянула руку – и поманила Ханну к себе.

Намывая полы в покоях, Ханна выучила расположение комнат наизусть. Скользнуть вдоль стены к боковому проходу – там узкий коридор, ведущий в кладовку. Оттуда по шаткой скрипучей лестнице наверх, на второй этаж. Резко вправо, чтобы запутать, сбить наконец с толку преследующий ее звенящий аромат.

Наконец она вбежала в каморку под самой крышей. Дыхание у нее сбилось, один башмак слетел и затерялся где-то в темных переходах. Неизвестно, удастся ли ей завтра его отыскать. Если… если оно наступит, это завтра.

Заперев дверь на хлипкую защелку, Ханна для верности подперла ее валявшимся тут же деревянным бруском. В комнате было всего одно окошко, свет едва проникал через облепленные паутиной тусклые стекла. Умывальник в углу, колченогий табурет и кровать, такая узкая, что спать на ней пришлось бы на одном боку.

Жаль, что сюда ни разу не добиралась ее метла: Ханна чуть не расчихалась, пытаясь втиснуться в узкую щель между кроватью и стеной. Кто бы ни заглянул в эту комнату, побрезговал бы замараться о насквозь пропылившийся соломенный матрац. Замерев, девочка прислушалась: никого, ни звона бубенцов, ни шагов в хрустальных браслетах. Только где-то на стропилах тихо-тихо пиликал сверчок, невесть как оказавшийся в этом заколдованном месте.

Утром Ханна проснулась в своей постели под густо-синим парчовым балдахином. От белья тонко пахло лавандой. За все время она ни разу не осмелилась спать на дворцовых простынях: слишком уж они казались холодными и скользкими, а запах плесени не выводился даже кипячением в огромном чане на заднем дворе. Но сейчас ткань казалась теплой, словно по ней только недавно прошлись утюгом, и снежно шуршала при каждом движении. Башмаки, против обыкновения, оба стояли перед кроватью, а босые ноги чувствовали тепло грелки, заботливо завернутой во фланель.

Точно не шут постарался, нет. Недоброе предчувствие кольнуло льдинкой.

Ханна с трудом выбралась из-под перины – будто в сугроб провалилась. На грудь ей упала коса – с нежно-голубой лентой, окаймленной серебром. Вот только дотронуться до нее не получилось: пальцы окаменели почти наполовину.

С криком заметавшись по комнате, Ханна наткнулась на манекен – отшатнулась, сперва приняв его за пресловутую статую. Уже знакомое платье сидело как влитое, дополненное тонкими кружевными перчатками. И маской, аккуратно пристегнутой к поясу, такой ажурной и невесомой.