Василий Стенькин - В осажденном городе

Недели через две после беседы с ротмистром Риттенштейна доставили в Полтаву, поместили в отдельную комнату в бывшем монастыре на западной окраине города. Территория монастыря ограждена каменной стеной, по верху — колючая проволока.

Как узнал Риттенштейн, в каменных бараках бывшего монастыря размещалась Полтавская разведывательная школа, начальником ее был Шмитберг, хорошо говоривший по-русски; звания его не знает: видел только в цивильной — штатской — одежде.

— Какое задание вы получили от немцев? — спросил Борис Константинович, терпеливо выслушавший рассказ Риттенштейна.

— Мое задание Шмитберг сформулировал так: подготовить условия для работы группы немецких агентов и диверсантов.

— Что вы должны были сделать?

— В населенных пунктах вблизи Сталинграда или в пригороде подобрать одну-две явочные квартиры, где можно было б надежно разместить заброшенных агентов. В одном случае я должен был выдавать себя за сотрудника НКВД и говорить, что квартира нужна для советских разведчиков; в другом — действовать подкупом. Все зависело от того, с кем буду иметь дело.

— Когда и где вы переброшены? — спросил Поль; с этого надо было начинать допрос, мысленно упрекнул он себя.

— Выброшен с немецкого самолета в ночь на восемнадцатое июня, километрах в трех от станицы Нижнечирская. Рацию, парашют, деньги и все остальное зарыл на дне оврага.

— Как добирались до станицы? Документы у вас не проверяли?

— Спрашивали. Я предъявлял удостоверение сотрудника НКВД, оно на столе.

Борис Константинович нашел удостоверение и стал рассматривать его.

— Бланк удостоверения подлинный, — подсказал Риттенштейн, — только заполнен на меня и карточку мою налепили.

— Ну что ж, сделано это довольно аккуратно, — заметил Поль, продолжая разглядывать поддельный документ.

На машине управления, на которой Поль приехал в Нижнечирскую, Риттенштейна доставили на место приземления, там в присутствии понятых произвели изъятие шпионского снаряжения.

В тот же день Поль вместе с лейтенантом вернулся в Сталинград, а вечером все материалы на вражеского агента доложил Прошину, и тот изъявил желание лично побеседовать с лейтенантом.

Отвечая на вопросы Прошина, Риттенштейн почти дословно повторил то, о чем рассказывал Борису Константиновичу и начальнику районного отделения. Настроение у него, как видно, испортилось: теперь он говорил вяло, прятал потухший взгляд. Несколько часов он пробыл в тюрьме, куда его поместил Поль, вынеся постановление о задержании.

«А может быть, ротмистр Марвиц правду говорил, — думал он, — и меня расстреляют, несмотря на явку с повинной?»

— Скажите, меня расстреляют? — спросил Риттенштейн, улучив минуту.

— За что? — искренне удивился Прошин.

— Я же шпион, дал подписку на верность Гитлеру. Переброшен…

— Меру наказания определяет суд, — пояснил Прошин, — многое зависит от вас.

— Я готов искупить свою вину! — горячо воскликнул Риттенштейн.

— Начальников разведшкол вы назвали верно, — сказал Василий Степанович, вроде бы не обратив внимания на последние слова шпиона. — Перечислите известных вам преподавателей и слушателей Венской и Варшавской шпионских школ.

— Я могу назвать человек двадцать преподавателей из числа эмигрантов и бывших военнослужащих Красной Армии, полсотни агентов. На дне сумки для рации запрятаны листки с условными заметками.

— Хорошо! Вам дадут бумагу, напишите о каждом подробно: где служил до пленения, возраст, приметы, как ведет себя в школе…

— Я понял.

— Когда вы должны выйти на связь?

— О приземлении я доложил. Не позднее завтрашнего вечера должен сообщить, как идет выполнение задания… Разрешите попить?

Борис Константинович налил в стакан воды из графина, стоявшего на столике, подал Риттенштейну, тот с жадностью выпил.

— Пишите подробнее, не спешите, — сказал Прошин.

Поль по телефону пригласил лейтенанта госбезопасности Ашихманова.

— Сергей Никитич, устройте человека у себя в кабинете, дайте бумагу. Пусть пишет.

— Я понял, Борис Константинович.

Когда Ашихманов увел Риттенштейна, Прошин поднялся, потянулся.

— Ну, что будем делать? Можно верить ему?

— По-моему, да. Показания его вроде не вызывают сомнения: совпадают с тем, что рассказывают другие задержанные агенты. Надо проверить биографические данные, ориентировать Пензу и Саратов.

— Как могли немцы доверять еврею? — Этот вопрос возник у Прошина сразу, как только он увидел Риттенштейна.