Василий Стенькин - В осажденном городе

Назавтра по рекомендации Бориса Константиновича он передал, что будет ждать Николая в воскресенье около двенадцати часов дня на железнодорожном вокзале, у входа в комнату матери и ребенка. Встреча днем менее опасна: ночами на вокзале бывают облавы, объяснил он. Поскольку Николай и Риттенштейн были знакомы, о пароле не договаривались.

В ночь с субботы на воскресенье служба ВНОС зарегистрировала появление вражеского самолета южнее Сталинграда.

В район возможной заброски вражеского агента выехали лейтенант Сергей Ашихманов и младший лейтенант Алексей Кочергин.

Агент по кличке Николай приземлился вблизи деревни Аксай. Запрятав парашют в кустах, на берегу речки Есауловский Аксай, пошел на северо-запад, где, как он определил по карте, должна проходить железная дорога. Его догадка подтвердилась: вскоре вышел на грейдер, на верстовом столбе было указано расстояние до ближайшего разъезда. Начинало светать, и Николай прибавил шаг.

Он был опытным агентом, не первый раз выполнял задания за линией фронта, поэтому офицеры абвера именно ему поручали проверку других шпионов.

Дежурная по разъезду, пожилая женщина с бледным, бескровным лицом, в фуражке с малиновым верхом, подозрительно оглядела незнакомца и сказала, что пассажирские поезда здесь не останавливаются; товарные, бывает, стоят, ожидая, пока примет Сталинград.

— А ты откуда и куда, мил-человек?

— Родных навестил, возвращаюсь в город.

— Ты из Аксая, что ли?

— Ну да, — неосмотрительно подтвердил Николай: дежурная была из Аксая и всех жителей деревни знала. Она поняла, что мужчина этот не местный и что-то темнит, но виду не подала.

— Где работаешь-то? — спокойно, как ни в чем не бывало спросила дежурная.

— На тракторном.

— А-а! Ну, подожди, может, на твое счастье, и остановится какой. — Женщина зашла в свою комнату, где настойчиво трезвонил телефон.

— Слушаю, слушаю! — громко кричала в трубку, потом долго дакала, сказала «хорошо!» и повесила трубку.

Звонил Ашихманов, которого дежурная знала. Сергей Никитич спросил, не видела ли она подозрительного человека. «Да, да, тут». — «Пусть едет в город, не мешайте ему». — «Хорошо!».

Неизвестный сидел на бревнышке, курил. Дежурная остановилась возле него.

— Везучий ты. Сейчас товарняк будет, замедлит ход, ты и запрыгнешь.

— Спасибо. Не курите? — спросил Николай, протягивая пачку «Беломора».

— Нет, не балуюсь.

— Одна живешь?

— Почему одна? Муж есть, правда больной, парализованный. Сын в армии, фашистов бьет.

— Много поездов-то проходит?

— Когда как. Нет, нет, а то — один за другим.

— И чего же везут?

— Кто ж его знает: вагоны закрытые — не углядишь, а на платформах — все больше трактора…

— И танки, наверное? Время-то военное.

— Танков не видала. Разные сеялки-веялки…

Поезд показался минут через двадцать, возле разъезда замедлил ход. Николай на ходу ловко заскочил на подножку и помахал рукою дежурной.

В назначенное время он увидел Розова возле двери комнаты матери и ребенка, понаблюдал за ним и, убедившись, что тот один, подошел.

— Здравствуй, Павел. Узнаешь?

В Варшавской разведшколе Риттенштейна знали как Пауля Карловича, но на русский лад называли Павлом.

— Здравствуй, как не узнать. Нормально долетел?

— Порядок! Честно говоря, думал, что ты не один встретишь меня, — сказал Николай, изучающе разглядывая Риттенштейна.

— С кем же я могу быть?

— С энкэвэдэшниками.

— Ты брось, Николай! За такие шутки… — с обидой проговорил Риттенштейн и, не закончив мысль, добавил: — С квартирой повезло. Поехали ко мне, — пригласил он.

Они благополучно добрались до Бекетовки; озираясь по сторонам, нырнули в калитку.

— Надолго? — спросил Риттенштейн, когда «гость» умылся и сел за стол.

— Нет, — сказал Николай, уклонившись от прямого ответа. — Ротмистр Марвиц доволен тобою. Как себя чувствуешь?

— Плохо, Николай. Какая-то чертовщина творится со мною. Днем пугаюсь своей тени, ночью кошмары мучают, вскакиваю в холодном поту… Нервы разболтались.

— Привыкнешь.

— Не привыкну. Буду проситься, чтобы меня отозвали домой.

— Куда домой?

— Ну, в Варшаву. Тут от меня пользы не будет: или сойду с ума, или явлюсь с повинной.

— Ну, это ты оставь! — пригрозил Николай. — Не так страшен черт, как его малюют.

— Злой человек страшнее черта: тот хоть бога боится, а злой человек ни бога не страшится, ни людей не стыдится… Здесь ох как злы на наших!