Александр Сабуров - За линией фронта

Выходим из розвальней и идем по улице — я, Бондаренко, Емлютин, Богатырь.

Выстрел. Пуля свистит над головой. Еще выстрел. Бьют рядом, из небольшого домика, справа.

Бросаемся за угол ближайшего сарая.

Две фигуры мелькают у забора домика, откуда раздались выстрелы, и скрываются за высоким палисадником. Что-то неуловимо знакомое в них. Мне кажется, один из них — Абдурахманов. Как они попали сюда?

Глухой взрыв гранаты. Звон разбиваемого стекла. Шум.

Рывком распахивается дверь — и на высокое крыльцо выскакивают два фашистских солдата. Один из них, словно куль с овсом, переваливается через перила и падает в снег. Второй бежит к калитке, но-тут его срезает автоматная очередь Богатыря.

На крыльце появляются Ларионов и Абдурахманов.

— Откуда? Почему здесь?

Ларионов мнется:

— Отстали, товарищ командир. Услышали выстрелы. Ну, и…

Нет, он чего-то путает. Но сейчас выяснять некогда. Потом.

— Обыскать. Взять документы.

Ларионов и Абдурахманов поспешно бросаются выполнять приказ, а я смотрю на этот домик.

Крохотный, будто игрушечный, с резными наличниками, с петухом на воротах и вся в белом уборе елочка у входа. Ну прямо иллюстрация к старой-старой русской сказке. И тут же на чистом белом снегу лежат две фигуры в грязно-зеленых шинелях. Какими органически чужими, какими инородными кажутся они здесь…

Стрельба в городе усиливается. Уже вступили в бой минометы.

Спешим к центру. Впереди Ларионов, сзади Абдурахманов.

— Что это — охрана? — спрашивает, улыбаясь, Бондаренко.

Не успеваю ответить: к нам навстречу бежит связной.

Рева докладывает, что все идет «як надо»: городская управа занята, наш заранее намеченный КП (здание против нее) свободен, подпольщики до прихода Ревы окружили комендатуру и тюрьму, и Павел сейчас штурмует эти здания.

— Значит, живо подполье! — радостно говорит Бондаренко.

Когда мы подходили к КП, солнце уже поднялось — громадный красный шар. Мороз все такой же лютый. Стрельба не стихает. Время от времени ухают мины.

Один за другим подбегают связные.

Погорелов ворвался в комендатуру и уже ведет тяжелый бой в самом здании. Просит подкрепление. Посылаем к нему Боровика.

Ваня Федоров сообщает, что полицейские перебиты и здание полиции наше.

Докладывает Кошелев: занял заранее обусловленное место на Погарской дороге, подходы к городу с запада охраняются его отрядом.

Пока как будто все идет по плану.

— Товарищ командир, разрешите обратиться.

Передо мной неизвестный военный.

— Капитан Бородачев. Из госпиталя. Докладываю: выздоравливающие готовы идти в бой. Какие будут ваши указания?

— Всех раненых, медицинский персонал, медикаменты немедленно перебрасывайте к мельнице.

Бой вспыхивает с новой силой. Враг, засевший в тюрьме, упорно обороняется. Погорелова еще до прихода Боровика выбили из здания комендатуры, он занял аптеку, что стоит напротив, и обстреливает все входы и выходы из комендатуры.

— Минометы Новикова к Погорелову! — приказываю.

Как четко и быстро работает Новиков — уж слышен характерный надрывный вой его мин.

Затрещали пулеметы. Гремит «ура». Это, очевидно, Погорелов бросился в атаку.

Подбегает связной:

— Новиков ранен в ногу!

Тотчас же новое сообщение:

— Беда, товарищ командир. Ранили Погорелова.

Нет, у Погорелова явно не ладится.

Оставляю Емлютина на КП и вместе с Богатырем и Бондаренко спешу к комендатуре.

Мрачное двухэтажное здание: тяжелый каменный низ с подвалами, массивные железные двери бывших лабазов и узкие подслеповатые окна верхнего этажа.

Боровик, приняв у Погорелова командование, уже снова ворвался в здание и сейчас ведет бой внутри. Но из низких подвальных окон бьют автоматы, и теперь некому не войти, не выйти из дома. Ну, точь-в-точь как в Локте, когда мы штурмовали офицерскую казарму.

Раненый Новиков полулежит на бревне рядом со своим минометом, вытянув вперед забинтованную ногу. Он решительно отказывается покинуть свою батарею.

— Пушку бы сюда, — морщась от боли, говорит он. — Прямой бы наводкой.

Да, пушка бы здесь пригодилась. Но мы не взяли своей артиллерии — побоялись тащить ее по глубокому снегу в этот скоропалительный бой. И, кажется, сделали ошибку.

А в здании идет тяжелый бой.

Я хорошо знаю, что значит биться в чужом незнакомом доме: за каждой дверью таится смерть, за каждым поворотом коридора ждет вражеский автомат.

До боли обидно стоять вот так, под защитой каменного сарая, и слушать — именно слушать, а не видеть, как сражаются наши в этом проклятом доме. И чувствовать свое бессилие помочь им: как дать очередь по окнам, когда не знаешь, кто за этими окнами — наши или враги?..