Александр Сабуров - За линией фронта

— Теперь скажи, командир: правду я говорил или нет о мертвяках? — спрашивает Рева и тут же, не дождавшись ответа, решительно подтверждает: — Правду! Эх, до чего же хорошо сейчас в лесу! Ну, прямо, як на уборочной. Бригадами работают — клады под снегом ищут. Всем Григорий Иванович заправляет. Ванюшка, его племяш, со своими дедами впереди всех идет. Не знаешь, кто из них лучше. Золотые люди!

— А как с взрывчаткой, Павел? — спрашиваю я.

Рева хитро смотрит на меня и улыбается.

— Разрешите доложить, товарищ командир… Вот вы с Захаром Антоновичем смеетесь надо мной, ругаете на чем свет стоит. Павел Рева легкомысленный, Павел Рева о завтрашнем дне не думает, Павел Рева все с плеча, рывком делает. А кто, спытаю я вас, товарищ командир, великое открытие совершил? Павел Рева!.. Слухай, Александр. Артиллерии у нас мало? Мало. Снарядов в лесу богато? Богато. В снарядах тол есть? А як же. Так почему бы нам не раздобыть, цей тол?

— Слышали, Павел, про эту блестящую идею, — замечает Богатырь. — Однако пока лишь одни благие пожелания.

— А вы мне даете подумать, поработать, сосредоточиться? Ведь вы меня круглые сутки шпыняете: «Рева туда! Рева сюда! Рева поезжай! Рева сходи!» Як же тут научной работой заняться?

— Значит — ничего, ровнехонько ничего не сделано? Ни одного килограмма выплавленного тола?

— Чего нет, того нет, хвастать не буду. Однако метод добычи тола разработан. Это — раз. И два: говорил об этом с Воронцовым и Погореловым. Воронцов, як норовистая кобыла, на дыбы: «Я солдат и лаборантом быть не желаю!» А у Погорелова уже какие-то мыслишки по этому поводу в голове зашевелились. Хочет просить тебя организовать производство. Ну, шо ты на это скажешь, Александр?

Так в Брянском лесу началась добыча тола.

Наш начальник штаба Казимир Будзиловский, аккуратен и дотошен. Неторопливо развязывает шнурки папки (где только он раздобыл эту крайне шикарную папку?) и протягивает мне лист бумаги. Наверху жирно подчеркнуто красным карандашом: «Программа занятий с личным составом по боевой и политической подготовке».

Посылаю за комиссаром. Мы долго обсуждаем с Захаром эту программу и, наконец, утверждаем ее.

Занятия обязательны не только для бойцов отряда, но и для всего командного состава штаба. Диверсионное искусство будет преподавать Рева. Стрельбами займется Будзиловский. Преподавание тактики беру на себя. Богатырь, конечно, руководит всей политработой.

Три дня мирной жизнью живут наши отряды. Идут стрельбы, Рева занимается с диверсантами, я читаю тактику. Приводим в порядок полученное оружие и принимаем новое: каждый день хоть одни сани, а непременно приедут к нам из леса с винтовками, автоматами, патронами. И только диверсионные группы не прекращают своей боевой деятельности.

Через день регулярно заезжаю в землянку к Пашкевичу. Его по-прежнему мучают боли, но ухудшений нет и доктор уже надеется, что произойдет чудо, и организм переборет и большую потерю крови, и этот проклятый перитонит.

Каждый день работаю над планом Трубчевской операции. Окончательно останавливаюсь на последнем, Выгоническом, варианте. В нем все как будто встало на место. Можно начинать…

Наконец, наступает тот знаменательный день, вернее та ночь, когда мы должны ждать самолет с Большой земли.

Не буду рассказывать о том, как прошла эта ночь: сколько раз был описан в книгах о партизанах прилет первого самолета!

У нас было точь-в-точь как у всех: нервное напряжение, волнение, что не загорятся заранее приготовленные костры, горячие споры — «прилетят или не прилетят?» — и хорошее доброе слово по адресу летчиков, которые направляются к нам, в далекий тыл. Каждый звук мы принимали, конечно, за шум авиационного мотора и, как обычно, услышали его, когда темный силуэт машины оказался чуть ли не над головой.

Самолет пронесся над кострами и исчез.

Это были самые напряженные, самые волнующие минуты.

Вдруг машина снова над нами. Два маленьких белых комочка отделяются от нее, и ветер несет их вправо, в темный, заваленный снегом лес.

Первого пассажира находим быстро — маленькую девушку-радистку лет девятнадцати, одетую в меховой комбинезон. Второй пассажир — вторая девушка-радистка — пропала.

Всю ночь бродили по лесу, кричали до хрипоты — никого.

Счастливцем оказался Рева. Провалившись по пояс в яму, он, усталый и злой, громко выругался — «От, бисова дивчина!» — вдруг откуда-то сверху раздался тоненький обиженный голосок: